Монахи-волшебники

И велел ей продекламировать гостю стихи. Девочка стала читать третью часть песни «Бамбуковых ветвей»³⁹. Читала мило, грациозно, слушать – одно удовольствие! Когда она кончила, отец велел ей сесть в углу возле своей сестры.

Вслед за этим Хуань обратился к гостю.

– Господин Ван, – сказал он, – вы человек с талантом от неба. У вас, наверное, обильный запас готовых произведений. Не дадите ли вы вашему покорному слуге возможность услышать и, так сказать, поучиться?

Ван с полной охотой продекламировал одно свое стихотворение в современном стиле и смотрел на всех с сознанием своего могущества. В этом стихотворении были, между прочим, следующие две строки:

Во всем теле жить остались всего лишь
           брови и усы…
Немного выпив, могу заставить глыбу
           камней растопиться⁴⁰.

Старец, сосед Вана, повторил эти строки нараспев раза три. Фан-юнь тихо заявила:

– Первая строка – это путник Сунь, уходящий от Пещеры Огненных Туч. Вторая же – это Чжу Ба-цзе⁴¹, переходящий реку Сына и Матери.

Все в зале захлопали в ладоши и громко захохотали. Хуань попросил Вана прочесть еще что-нибудь. Ван тогда стал читать и объяснять свои стихи «Речные птицы». Он дошел до слов:

В затонах кричат: «ге-ге»… —

и вдруг забыл следующую строку. Только он стал сосредоточиваться, стараясь вспомнить, как Фан-юнь, склонившись к сестре, зашептала ей что-то на ухо тихо-тихо, а затем закрыла рот рукой и стала смеяться. Лу-юнь обратилась к отцу:

– Она продолжала стихи моего зятя, – сказала маленькая, – и дает вторую фразу так:

Собачий зад гремит: «пхын-бба»…

Весь стол так и засверкал зубами, а Ван горел от стыда. Хуань поглядел на Фан-юнь гневным взором, а лицо Вана стало понемногу принимать нормальный цвет.

Хуань стал снова просить Вана прочесть что-нибудь из его изящной прозы. Ван решил, что люди, живущие вне мира, наверное, не знают о восьмичленных изложениях⁴².

И вот он похвастался своим сочинением, которое, как говорится, сделало его «венцом войска экзаменующихся». Темой была следующая фраза: «Как сыновне-почтителен этот Минь Цзы-цянь!»⁴³

Развитие темы у Вана гласило так:

Совершенный человек⁴⁴ похвалил
сыновнее благочестие великого
доблестью человека…

Лу-юнь сказала, обращаясь к отцу:

– Совершенный человек ни разу не величает своих учеников по их прозванию⁴⁵. Фраза «Как сыновне-почтителен этот Минь Цзы-цянь!» – это как раз чужие слова.

Слыша это, Ван почувствовал, как вдохновенное настроение разом пропало, он потускнел и приуныл. Хуань улыбнулся.

– Девочка, что ты понимаешь? – сказал он дочери. – Не в этом дело… Суди исключительно о литературных качествах!

Ван опять принялся за декламацию. Но как только он произносил несколько фраз, каждый раз сестры непременно шептали что-то друг другу, по-видимому, критиковали и осуждали его. Впрочем, их шепот был неясен, ничего нельзя было разобрать.

Декламируя, Ван дошел до самого красивого места и заодно передал слово рецензии, положенной патриархом литературы⁴⁶. В рецензии, между прочим, была следующая фраза: «Что ни знак, то больно подходящ!»

В этот момент Лу-юнь заявила отцу:

– Сестра говорит, что надо бы вычеркнуть слово «подходящ».

Публика не понимала. Однако Хуань, боясь, как бы эти слова не были издевательством, не решился расспрашивать далее.

Ван кончил декламировать и опять сообщил общий отзыв о сочинении, в котором было написано следующее:

Барабан из гэ⁴⁷ раз ударит —
сразу тысячи цветов упадут.

Фан-юнь опять, прикрыв рот, говорила с сестрой, и обе они так смеялись, что не могли поднять головы.

Лу-юнь снова сказала вслух:

– Сестра говорит, что барабан из гэ должен бы, собственно, ударить четыре раза!

Публика опять не поняла. Лу-юнь открыла рот, желая сказать, но Фан-юнь, сдержав смех, крикнула на нее:

– Посмей только сказать, девчонка! Забью насмерть!

Публика пришла в большое смущение, и все стали друг перед другом высказывать догадки… Лу-юнь не вытерпела.

– Вычеркнуть слово «подходящ» – это значит тогда: «Что ни знак, то больной, и, следовательно, не идет»⁴⁸. «В барабан ударить четырежды» – это значит: «Не идет, и опять не идет»⁴⁹.

Публика хохотала.

Хуань сердито выбранил дочь. Затем он встал со своего места и налил Вану чарку, извиняясь перед ним бесконечно…

Раньше Ван, хвастаясь и кичась своим талантом и своею славой, совершенно искренне не признавал тысячелетий… Теперь же, когда дошло до такого унижения, дух его как-то осекся, упал… Он сидел и только потел, потел неистово.

Хуань, желая польстить Вану и утешить его, сказал:

– У меня, кстати, есть одна фраза: «У почтеннейшего Вана на теле нет ни одной крапинки, которая напоминала бы яшму»⁵⁰. Прошу всех за столом дать ответное построение!

Еще не успела публика справиться с антитезой, как Лу-юнь, в тон отцу, уже говорила: