Монахиня секс-культа. Моя жизнь в секте «Дети Бога» и побег из нее

Джон искренне интересуется тем, что я чувствую, как мои дела, и сначала с опаской, а потом все охотнее я рассказываю ему о своих сомнениях и страхе и о том, что чувствую себя очень одинокой, несмотря на то, что все время нахожусь среди людей. Но все же кое-что я не рассказываю даже Джону. О том, как моя жизнь видится мне длинной монотонной линией. Что чувствую себя мертвым деревом, которое не растет, не развивается, а поникло и медленно гниет. Ночью я не сплю, терзаясь вопросами. Чем на самом деле занимается Семья? Мы летаем из страны в страну, привозя с собой несколько коробок с одеждой или помощью, и носим наше мученичество как тяжелое зимнее пальто.

В этом Доме мы даже не занимаемся гуманитарной деятельностью, как в Казахстане. Поскольку последствия землетрясения ликвидированы, все возвращается на круги своя, а это означает, что мы опять занимаемся сбором денег, продавая компакт-диски и показывая фотографии своих хороших дел, которые мы совершали в прошлом. На Молитвенных Собраниях мы снова и снова читаем вариации одного и того же материала, никаких новых идей. А я хочу получать знания, учиться чему‑то новому.

Бессмысленность моей жизни просто убивает. Я всегда гордилась своей стойкостью, способностью сохранять позитивный настрой, когда дела идут плохо. Раньше я очень редко плакала, даже в детстве. А сейчас мне хочется рыдать. Рыдать каждый день, на протяжении всего дня.

Я изливаю свою душу в единственном возможном месте — в своем дневнике.

Иногда, как сейчас, я чувствую себя такой ничтожной, такой никчемной, как будто я ничего не значу. Как будто меня просто нет и я не способна совершить ничего выдающегося, стоящего. Так зачем же мне жить?

Если я не делаю ничего стоящего в Семье, несмотря на все свои старания и попытки, то почему бы мне просто не уйти и не пожить для себя? Здесь мне кажется, что я постоянно пытаюсь угодить Богу, но у меня не получается взять новую духовную высоту, я никогда не бываю достаточно хорошей, достаточно самоотверженной. Чем же тогда я занимаюсь, если я не в состоянии ничего изменить?

Я хочу ЖИТЬ. ЗАНИМАТЬСЯ ДЕЛОМ. НАХОДИТЬСЯ В ДВИЖЕНИИ. Я хочу ВСТРЯСКИ. Я хочу ИЗМЕНЕНИЙ…

Я не могу понять, почему у меня совсем нет денег или почему мне нужно разрешение и попутчик, чтобы дойти до продуктового магазина и купить что‑то, что я хочу. Я не хочу оставлять служение Богу, но я не знаю, сколько страданий еще мне придется вынести. Впервые у меня появляется идея покинуть Семью.

Мне известно, что за шесть лет, прошедших после смерти дедушки, Семью покинуло довольно много молодых людей. Они либо восстали против ограничительных правил и постоянного надзора, либо поддались влиянию Системы. Некоторые более взрослые члены Семьи говорят о предательстве и виновником этого называют интернет и то воздействие, которое он оказывает на молодежь.

У меня нет возможности спросить об этом у самих отступников. Уходя из Семьи, человек не оставляет своего нового адреса. Кроме того, новые ученики никогда не используют свои мирские имена; они известны только по своим библейским, которые принимают, присоединившись к Семье. Даже рожденные в Семье часто, став старше, берут другое имя. Это еще больше усложняет поиск людей.

Что происходит с людьми, оставившими Семью, доподлинно неизвестно, но нас постоянно пичкают мрачными историями о том, как те, кто отвергает волю Бога, в конечном итоге подсаживаются на наркотики, работают стриптизершами или попадают в тюрьму.

Но я должна узнать, какая она, жизнь после Семьи. И поэтому решаюсь обратиться к единственному известному мне человеку, который покинул Семью, — Крису. Мы поставили точку в наших отношениях по телефону, когда я была в Казахстане. Через несколько месяцев после этого он покинул Семью и переехал на Тайвань. Мне удалось раздобыть телефон Криса у одного из наших общих друзей, который, рискуя навлечь на себя кару пастырей, тайно поддерживает с ним связь. Мы созваниваемся и договариваемся о встрече в ближайшем парке.