Монашка к завтраку

На молодежном конце стола шел увлеченный разговор. Уайт, в душе раздраженный тем, что его прервали в самый разгар этого разговора, обернулся и мимолетно улыбнулся Роджеру.

– О, благодарю вас, сэр, – сказал он и протянул свой бокал. «Сэр» у него вырвалось непроизвольно: в конце концов, совсем немного времени прошло с тех пор, как он был одним из школьников, над коими властвовал Роджер.

– Сейчас везет уже тому, – со всей серьезностью продолжал Роджер, – кто вообще может портвейн достать. Я благодарен судьбе, что несколько лет назад купил в моем прежнем колледже несколько дюжин бутылок для хранения, иначе и не знаю, что бы я делал. Мой виноторговец убеждает меня, что не может предложить мне ни единой бутылки. На самом деле он собрался даже у меня немного купить, если я продам. Но я на такое не пошел. В наше время бутылка в винном погребе – это верные десять шиллингов в кармане. Я не устаю говорить, что портвейн сделался необходимостью после того, как мы стали получать так мало мяса. Ламбурн! Вы еще один из наших доблестных защитников – вы заслужили второй бокал.

– Нет, спасибо, – произнес Гай, едва поднимая взгляд. – Мне хватит. – И продолжил разговор с Марджори о различиях во взглядах на жизнь у французов и русских.

Роджер положил себе вишен.

– Их нужно отбирать очень тщательно, – заметил он, обращаясь к Джорджу, поневоле ставшему его слушателем. – Ничто не вызывает таких болей в животе, как недозрелые вишни.

– Я так полагаю, вы, мистер Петертон, довольны, что наконец-то начались каникулы? – сказал Якобсен.

– Доволен? Так оно и есть, по-видимому. К концу летнего семестра чувствуешь себя совершенно, просто-таки смертельно разбитым. Разве не так, Уайт?

Уайт, который, воспользовавшись случаем, уже снова отвернулся и слушал, о чем рассказывал Гай, тут же повернул голову, словно собака, пустившаяся по неверному следу, и послушно подтвердил, что к концу летнего семестра сильно одолевает усталость.

– Вы, очевидно, – поинтересовался Якобсен, – по-прежнему учите тому же самому: Цезарь, латинские стихи, греческая грамматика и прочее? Нам, американцам, трудно поверить, что это все до сих пор в ходу.

– Слава Богу, – ответил Роджер, – мы до сих пор вколачиваем в них хоть что-то стоящее. Правда, в последнее время много шуму подняли насчет новых учебных программ и всего такого. Ребятам отводят много времени на изучение естественных наук и тому подобного, только не верю я, что дети вообще чему-то учатся. Пустая трата времени.

– Как и вообще все обучение, осмелюсь заметить, – легко бросил Якобсен.

– Только не в том случае, если вы обучаете их дисциплине. Вот что необходимо – дисциплина. Большинство этих мальчишек нужно бы почаще пороть, а нынче этого недостает. И потом, уж коли вы не в состоянии вбить знания в то, чем они думают, так уж по крайней мере кое-что вобьете в то, на чем они сидят.

– Уж очень ты свиреп, Роджер, – с улыбкой укорил брата мистер Петертон. Он чувствовал себя получше: тяжесть от съеденной утки отпускала.

– Не-ет, это штука очень важная. Лучшее, что принесла нам война – это дисциплина. До этого страна была разболтанной и нуждалась в том, чтобы ее подтянули. – Лицо Роджера прямо-таки светилось истовостью.

С другого конца стола донесся голос Гая:

– Вы слышали «Dieu s’avance à travers la lande» Цезаря Франка[94]? Это одно из самых прекрасных произведений духовной музыки, которое я знаю.

Мистер Петертон посветлел лицом и подался вперед.

– Нет, – сказал он, неожиданно вклинивая свой ответ в самую гущу разговора молодежи. – Я этого не слышал, а вам вот это знакомо? Минуточку. – Он насупил брови, зашевелил губами, словно бы стараясь ухватить ускользающую формулировку. – Ага, вот так. Можете ли вы мне назвать вот это? Название какого известного произведения духовной музыки я произношу, когда заказываю старому плотнику – некогда либералу, а ныне впавшему в консерватизм – изготовить улей для пчел?

Гай, сдаваясь, воздел руки. Опекун его восторженно засиял.

– Ору тори я: о, Иуда, Махом сбей! – произнес он. – Понимаете? Оратория «Иуда Макковей».

Гай сильно жалел, что эти обломки увеселительной юности мистера Петертона волна прибила к его ногам. У него появилось такое чувство, будто он бесстыдно подглядывает «во тьму былого и бездну времени».

– Это хорошая шутка, – посмеивался мистер Петертон. – Мне бы надо поискать, не придет ли еще что-нибудь на память.

Роджер, которого не так-то легко было отвратить от любимой темы, выждал, пока угаснет неуместная искра легкомыслия, и продолжил:

– Замечателен и очевиден тот факт, что никогда, по всей видимости, не удается добиться дисциплины в сочетании с обучением естественным наукам или современным языкам. Кто когда-нибудь слышал про учителя-естественника, что у него хорошая наполняемость в школе? У естественников всегда плохая наполняемость.

– Хм, это весьма странно, – заметил Якобсен.