Читаем Монашка к завтраку полностью

Монашка к завтраку

– Джордж, я такая несчастная, а еще несчастнее потому, что я чувствую, что вела себя совсем не так по отношению к милому Гаю. Временами, знаешь, мне даже в голову приходило, а не громадная ли это все ошибка… то, что мы помолвлены. Порой такое чувство охватывало, что я почти ненавидела его. И в эти последние недели я так гадко думала о нем. А теперь вот это… и это заставляет меня понять, как ужасно несправедлива я была к нему. – Марджори почувствовала облегчение, открывшись и признавшись: Джордж так сочувствует, он поймет. – Я была тварью.

Голос у нее сорвался, и у Джорджа в голове будто что-то сорвалось. Жалость обуяла его: невыносимо было видеть, как она страдает.

– Ты не должна понапрасну травить себе душу, Марджори, дорогая, – умолял он, гладя ее по руке своей большой крепкой ладонью. – Не надо.

Марджори, не унимаясь, безжалостно корила себя:

– Когда, вот только что, дядя Роджер сказал мне, знаешь, что я сделала? Я сказала себе: «А если по правде, меня это трогает?» И не могла понять. Я посмотрелась в зеркало, думая прочесть что-то у себя на лице. А потом вдруг решила попробовать, сумею ли я засмеяться, и я сумела. И я сделалась себе настолько отвратительна, что снова принялась плакать. О, какая же я была тварь, Джордж, правда?

Слезы брызнули у нее из глаз, и она вновь уткнулась лицом в ставшую подружкой подушку. Для Джорджа это было невыносимо. Положив руку на плечо девушки, он подался вперед и нагнулся так, что его лицо почти коснулось ее волос.

– Не надо! – произнес он голосом, в котором слышалось рыдание. – Не надо, Марджори. Ты не должна так себя изводить. Я знаю, ты любила Гая, мы оба его любили. Ему бы сейчас хотелось, чтобы мы были счастливы и отважны, чтобы шли по жизни дальше… не обращая его смерть в источник безнадежного отчаяния. – Наступившее молчание прерывалось только тягостными всхлипываниями. – Марджори, дорогая, не надо плакать.

– Вот, уже не плачу, – выговорила Марджори сквозь слезы. – Я постараюсь перестать. Гай не захотел бы, чтобы мы о нем плакали. Ты прав: он бы сейчас хотел, чтобы мы жили за него – достойно, великолепно, как он умел.

– Мы, знавшие и любившие его, должны жизни свои сделать памятником ему. – В обычное время Джордж скорее умер бы, чем произнес нечто подобное. Но говоря об ушедших, люди забываются и поддаются особой траурной направленности и мысли, и речи. Как-то само собой, неосознанно поддался ей и Джордж.

Марджори утерла глаза.

– Спасибо тебе, Джордж. Ты так хорошо понимаешь, чего хотел бы сейчас милый Гай. Ты придал мне сил, чтобы вынести это. Только все равно мне гадко думать о том, как я к нему порой относилась. Я недостаточно любила его. А теперь уже слишком поздно. Я больше никогда не увижу его. – Прозвучавшее «никогда» вновь сделало свое дело: Марджори безысходно зарыдала.

Отчаяние Джорджа не знало границ. Он обнял рукой Марджори за плечи, поцеловал ее волосы.

– Не плачь, Марджори. Все когда-то через такое проходят, даже в отношении людей, которых любят больше всего. Ты, по правде сказать, не должна делать себя несчастной.

И опять она подняла лицо и взглянула на него с улыбкой, от которой сердце разрывалось и слезы наворачивались.

– Ты слишком добр ко мне, Джордж. Даже не знаю, что бы я без тебя делала.

– Бедная моя! – произнес Джордж. – Мне невыносимо видеть тебя несчастной. – Лица их сошлись близко, и казалось естественным, что в этот миг они слились в долгом поцелуе. – Мы будем помнить о Гае только великолепное, только замечательное, – говорил он, – каким он был чудесным человеком, как сильно мы любили его. – И Джордж снова поцеловал ее.

– Наверное, наш милый Гай и сейчас здесь, с нами, – выговорила Марджори, лицо которой дышало восторгом.

– Наверное, так, – эхом отозвался Джордж.

В этот момент раздались тяжелые шаги, чья-то рука затарахтела ручкой двери. Марджори с Джорджем слегка отодвинулись друг от друга. Нарушил уединение, оказывается, Роджер, который решительно шагнул через порог, потирая руки с выражением понимающей сердечности, старательно делая вид, что ничего нарушающего приличия не произошло. Такова наша английская традиция: нам следует скрывать свои чувства.

– Так, так, – проговорил он. – Думаю, нам лучше отправиться обедать. Колокол уже прозвонил.