В петровском законодательстве все с большей очевидностью усиливается тенденция к сужению сферы правового контроля церкви и распространению имперской власти на те преступления, за которые мирянам предусматривались, казалось бы, духовные наказания679
. В Воинском уставе 1716 года покаяние уже рассматривается как сопутствующая карательная мера, налагаемая исключительно светскими властями без каких-либо ссылок на авторитет «правил святых апостолов и святых отцов». С началом правления Екатерины II покаяние все чаще появляется в приговорах, выносимых мирянам по делам, за которые ранее подобная форма взыскания не полагалась680. Постепенно таинство самообвинения грешника перед лицом Всевышнего окончательно превратилось в часть резолюций по тяжким преступлениям, которая выражалась формализованной строкой сентенций: «Держав целую неделю на хлебе и воде, предать церковному покаянию; а потом сослать на поселение»681. Во время правления императрицы покаяние «сверх и купно» налагалось, прежде всего, за смертоубийство, которое стало считаться самым страшным деянием и грехом, что отразилось, в частности, в семантике клеймения. Если ранее приговоры выносились на основании указа «О клеймении воров и разбойников словомАнализ практики покаяния светского преступника, лишившего другого человека жизни, от приговора гражданского суда до сопровождения в монастырь, и обстоятельств пребывания там позволит воспроизвести сложный процесс приспособления сакрального пространства для пенитенциарных целей государства. Документы, связанные с делом двух убийц, Алексея и Варвары Жуковых, содержащие богатый материал для подобной реконструкции, неоднократно привлекали внимание специалистов.
Первым исследователем этого страшного преступления стал К. П. Победоносцев, известный, прежде всего, как обер-прокурор Синода, но на момент подготовки работы «Анекдоты из XVIII столетия: убийство Жуковых» в 1860–1870‐х годах бывший одним из авторов самой либеральной и успешной реформы Александра II – судебной. Победоносцев являлся тогда решительным противником пытки, расценивая ее как бесчеловечный и крайне неэффективный инструмент следствия, что и доказывал на примерах нескольких уголовных процессов XVIII века, в частности истории выяснения обстоятельств преступления Жуковых и их наказания. Между тем автор практически оставил без внимания обряд публичного покаяния убийц и даже не упомянул об обстоятельствах ссылки Жуковых, поскольку не располагал архивами Соловецкого монастыря и Тобольской епархии683
. Совершенно в ином положении оказался в те же годы придерживающийся радикальных взглядов фельдшер Михаил Колчин, который получил назначение на Соловки за сочувствие народникам684 и погрузился в богатейший архив монастыря. Так появился основанный на уникальных данных исторический очерк «Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI–XIX вв.», где приводятся важные сведения и о колоднике685 Алексее Жукове686.Однако исследователи XIX века со свойственным им цельным позитивизмом не стремились к обобщающей интерпретации имеющихся в их распоряжении документов. Настоящим прорывом в концептуальном осмыслении «Казуса Жуковых» стала работа современного американского историка Николаоса Хрисидиса. Ученый детально проанализировал исторический контекст, внутреннюю логику и символику стилизации архаичного687
обряда публичного покаяния Жуковых в Москве688. Данная статья будет посвящена особенностям использования многофункционального сакрального пространства храмов и монастырей для наказания покаянием за тяжкие преступления на основе архивных документов, связанных с этим делом, которое взбудоражило современников689 и до сих пор привлекает внимание специалистов.История наказания каптенармуса690
Алексея Жукова и жены его Варвары Николаевой, которые вместе с несколькими крепостными людьми жестоко расправились в 1754 году с матерью и пятнадцатилетней сестрой Жукова, связывает воедино сферу публичного покаяния в Москве и покаяния в монастырях. Спектакль, реанимировавший в абсолютно новом социальном контексте древний обряд и поставленный по «сценарию» Екатерины II и ее статс-секретаря Г. Н. Теплова, четыре раза по решению императрицы был сыгран в 1766 году в Москве во время Великого поста в Кремле, в церкви Петра и Павла на Новой Басманной, в церкви у святой Параскевы на Пятницкой и, наконец, в церкви у Николы Явленного на Арбате691.