Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

А пока наместник думал, как бы лучше все это повернуть к вящей славе Божьей, многие монахи, гонимые раскаянием, вышли из своих нор и кустов и, не дожидаясь прощения, повалились на землю, прямо в ножки наместнику, который сделал им немедленно много всякого неприятного, например, прошелся по лежащим насельникам, так что они застонали под его сапогами, а также наплевал на лежащих монахов сверху, так что они заплакали от обиды и унижения, тем более что отец наместник добавил сюда еще и разного рода тычки и затрещины, не брезгуя наклоняться, что для его комплекции было равносильно небольшому подвигу.

Но тут, в самый разгар торжества, какая-то странная мелодия коснулась слуха отца наместника. Была она похожа на ангельское пение, сотканное из звуков множества воздушных колокольчиков, на морской прилив, шумящий все ближе, на гудящий луг в период цветения. Впрочем, как бы то ни было, но от этой мелодии сердце отца наместника сжалось, и он неожиданно для всех заплакал.

И плач его стал началом пробуждения, несмотря на то, что отец Фалафель все еще был отцом наместником, хотя его пробуждение было уже совсем близко, о чем, кстати, предупреждал идущий с Небес голос, спрашивающий отца наместника, – как он дошел до такой жизни, на что отец наместник ничего путного ответить не мог, а только всхлипывал и вытирал слезы, почему-то указывая куда-то в сторону.

Потом он все же откашлялся, тяжело вздохнул и сказал:

– Господи, – сказал он, еще не открывая глаз, но уже чувствуя приближение яви. – Зачем Ты сотворил меня отцом наместником, а не отцом Фалафелем, который ведь и мухи не обидит?.. Как я теперь стану людям смотреть в глаза, Господи?.. Думаешь, это легко с утра и до вечера ходить и брюзжать, не переставая, зная, что никто во всем монастыре и во всем поселке не любит тебя и не хочет остановиться и поболтать с тобой о каких-нибудь пустяках?

Сказав же это, он закрыл лицо руками и зарыдал.

– Черт бы тебя подрал вместе с твоими глупостями, – снова закричал с неба знакомый голос. – Совсем ты меня запутал, пустой человек… Сказано же тебе, дураку, ты – отец Фалафель, а все остальное – это отец наместник!.. Ну, чего тут непонятного-то, скажи мне на милость?

– Ты ли это, Господи? – закричал сквозь слезы отец Фалафель, радуясь, что он больше не отец наместник.

– А кто же еще, – кричал ему в ответ Господь, который для наглядности еще, похоже, притопнул ногой, так что с небес посыпался дождик и снег вперемежку с агитационными листочками, на которых был напечатан портрет самого отца игумена.

– Тогда сделай так, – сказал отец Фалафель, – чтобы еще часик мне немного подремать.

– Еще чего, – сказал Господь каким-то чужим, не своим голосом. – Ты бы еще прямо на дороге разлегся, вот был бы номер.

– Что такое? – спросил отец Фалафель, догадываясь, что сон кончился, а вместо него приходит непонятная и загадочная явь.

– Что такое, – передразнил его голос. – На дороге надо меньше спать, вот что… А еще монах!.. А если бы я тебя трактором переехал?.. Совсем вы, монахи, спятили, как я погляжу!

– Это была случайность, – открывая глаза и видя перед собой трактор и водителя в белой панаме, сказал отец Фалафель. Потом он оценивающе поглядел на тракториста и спросил: – А скажи-ка мне, мил человек, где здесь ближайший магазин, в смысле больше продуктовый, чем так?

– Тебе обсушиться, что ли? – спросил тракторист, с пониманием глядя на отца Фалафеля. – Так бы и говорил. Тут недалеко.

– Вот и славно, – сказал, оживая, отец Фалафель. – Довезешь?

– А то, – уверено сказал тракторист, забираясь в кабину. – Сам туда еду.

И они поехали.

116. Изгнание блудных помыслов

Прогуливаясь вечером по дороге, ведущей в Тригорское, можно было встретить летящего на велосипеде Петю-молдаванина, монастырского регента, который мчался с ужасной скоростью по шоссе на своем раздолбанном и жалобно дребезжащем под Петей драндулете, обещавшем немедленно развалиться, если только злосчастный седок его не сбавит тотчас скорость.

Ночное лихачество, впрочем, имело гораздо более глубокий смысл, чем это могло показаться на первый взгляд. Оно – если верить самому Пете-регенту – помогало ему бороться с блудными помыслами, которые осаждали его с утра до вечера и с вечера до утра, не давая ни минуты продыху и делая тем самым его надежду на спасение весьма и весьма проблематичной.

– Только велосипед и помогает, – жаловался он отцу Нектарию, получая от него благословение на борьбу с духами злобы поднебесной.

– Смотри только сам в духа не превратись, – благословлял его отец Нектарий, перекрестив широким крестом. – А то у нас тут уже был один, тоже все с помыслами блудными боролся, а потом возьми да и женись на нашей кухарке, да не просто женился, а еще и ларек аптечный уговорили, так что милиция их до сих пор ищет.

– Ну, это то уже лишнее, – говорил Петя-регент, наклоняясь, чтобы поцеловать отцу наместнику руку.

– Езжай уж, – говорил наместник, насмешливо оглядывая нового борца с неприличными помыслами. – Да смотри, в Носово-то долго не засиживайся. Небось, забыл, что завтра праздник?