Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

– Протестую, – сказал Шломо Маркович, немного подумав и показывая пальцем в сторону довольного игумена. – Еврейская кипа именно выражает глубокое уважение, которое чувствует народ Израиля к Богу, тогда как православное надевание на головы женского пола платков только лишний раз подчеркивает необходимость носить головные уборы, косвенно осуждая манеру православных мужиков стоять перед иконами с обнаженной головой.

– Хорошенькое уважение, – сказал игумен и понимающе улыбнулся, повернувшись лицом к залу.

Зал ответил игумену шумным пониманием.

– Так их, – сказал благочинный, смеясь и показывая большие желтые зубы.

– Они думают, раз ты при деньгах, так им все позволено, – продолжал благочинный, обращаясь сразу ко всем присутствующим. – Нет, это вам не в президиуме штаны-то протирать. Лучше пускай скажут, зачем Христа распяли, душегубы?

– Протестую, – сказал Шломо Маркович и поднял руку. – Сейчас наша очередь вопросы задавать.

– Вот и задавай, – раздался из зала чей-то знакомый голос. – Нечего народ православный томить без дела!

Зал сдержано зашумел.

– Тогда вот какой вопрос будет, – сказал Шломо Маркович, вставая из кресла и выходя на сцену. Глаза его сверкали. Потом он подождал, когда стихнет шум и сказал: – Христос проповедовал бедность и воздержание. Так?

– Так! – весело зашумел зал, немного подумав.

– А раз так, почему ваши епископы ездят на «Мерседесах» и покупают виллы в Швейцарии?.. Не знаете, почему?

В зале на мгновение воцарилась мертвая тишина. Потом чей-то скучный голос сказал:

– Вы об этом еще в прошлом разе спрашивали.

– Вот именно, что в «прошлом разе», – сказал Шломо Маркович с раздражением. – Только мне, представьте, никто за весь год на мой вопрос не ответил… Это нормально, по-вашему?

– А потому, что тут и отвечать нечего, – неожиданно вступил в разговор отец Нектарий. – Машина – она для того и существует, чтобы облегчать жизнь человеческую, а «Мерседес» там или что другое, это уже к делу не относится.

– Еще как относится, – не сдавался Шломо Маркович. – Вы же почему-то не ездите на «Жигулях», а все норовите влезть во что-нибудь подороже. Ездили бы вон на «Ладе» или на «Волге», народ бы вас сразу оценил.

Мысль пересадить отца игумена из «Мерседеса» в «Жигули» почему-то вызвала в зале небольшой шум и хихиканье. Даже сам игумен, кажется, слегка усмехнулся, впрочем, быстро в бороде эту усмешку спрятав.

Между тем, события в зале шли своим чередом, то есть бестолково и нелепо.

С одной стороны лысый администратор громко призывал всех немедленно продолжить диспут, тогда как с другой отставной артиллерист Зосима, овладев вниманием народа, рассказывал чудесные истории о последнем владыке, чье бескорыстие и милосердие хорошо помнили все те, кто с ним сталкивался.

– Бывало, захочет дать нищему, а денег-то и нет, так, бывало, с досады-то и заплачет, – и Зосима смахивал со щеки негаданную слезу. – А иной раз было – денег на масло и тех даже не было!

– У владыки? – переспрашивал кто-то с сомнением.

– Истинный крест, – тут Зосима размашисто крестился.

– Ты еще скажи, что он на паперти побирался, потому что у него бензин в машине кончился, – говорил кто-то.

– И скажу, – говорил Зосима и обижено смолкал.

Народ смеялся.

Тут встала со своего места известная всему свету личность хулигана и дебошира Митрича Маросейкина и, обращаясь к залу, закричала:

– Мне вот интересно знать, долго мы еще будем эту ерунду тут слушать?

В ответ зал ответил ему понимающим шумом.

– Кино давай! – закричали со всех сторон. – Две недели уже ничего не привозят!

– Шнейерсона гоните со сцены! Нечего ему тут, – голосила публика.

Видя, куда выруливает этот сомнительный диспут, отец Нектарий поднялся со своего места и направился бочком в сторону выхода. Вслед ему засвистели.

– Без Шнеерсона обойдемся, – кричал какой-то задорный голос.

– Это кто такой смелый, – засучивая рукава, спросил Шломо Маркович, принимая боевую стойку. – Ишь, расквакались, как лягушки перед грозой… Ну? Кто тут против Шнеерсона?

– А хоть бы и я, – сказал вечный оппонент Шнеерсона Митрич с Мехова, выступая вперед и держа перед собой сложенную фигу. – Ты нас не пугай, Шнеерсоныч, мы и без тебя уже пуганые, хоть это не мешает нам насовать тебе в репу столько, сколько ты заслужил.

– Вот будет тебе сейчас репа, накушаешься досыта, – ответил Шломо Маркович, тесня противника к стене. – Уйди от греха, Митрич, пока я еще добрый.

Однако Митрич от греха не ушел, за что и был немедленно наказан метким ударом Шломо Марковича, после чего упал между стульями под чей-то истошный крик «Милиция!», которая, впрочем, уже спешила в сторону разгневанного Шломо Марковича, но подходить ближе пока еще опасалась.

Впрочем, на этом диспут и закончился.

38. Продолжение великого путешествия