Mond (СИ)

   Секс, в который он ввергает ее на следующий день — не завершаемый процесс и даже не последовательность таковых, это обязательное условие его присутствия, неотъемлемая характеристика, — такое открытие она совершает поутру, когда он присоединяется к ней в кухне, проснувшись незадолго до того в одиночестве и найдя комнату еще более отвратительной в белесом свете холодного зимнего неба за окном. В декабре благословением кажется краткость светового дня, потому что с наступлением сумерек все это грязно-серое однообразие теряется во тьме или расцвечивается небосводом в зависимости от погоды, отчего находиться в нем еще не так нестерпимо. Проснуться в одиночестве — нестерпимо, наступившее похмелье меркнет на фоне буйства красок медиаторной картины, не найдя Тамары рядом, Иден ужасно пугается перспективы обнаружить, что все случившееся является лишь плодом его воображения, как бывало прежде уже неоднократно, за последнее время тяга к бродяжничеству приобрела характер вполне патологический, так что просыпаться черт-те где, черт-те с кем и черт-те в каком виде он привык, как и обнаруживать по выходу в кухню зрелища совсем не те, на которые тайно надеялся, девушки всегда не те, хоть и не становятся от этого хуже, эти девушки сочетают в себе фрустрацию и утешение, услужливо предоставляют редкие крупицы покоя и все равно остаются не теми. Порой они очень стараются, так что следы зубов на бедрах еще ничего не доказывают. Иден ищет свои вещи, но находит только куртку и свитер, бесполезные в отдельности от прочих предметов гардероба, так что в кухню он заявляется в обнаженном виде, благо банная духота, вновь воцарившаяся за ночь в квартире, начисто лишает шансов при этом замерзнуть. На пороге застывает ненадолго, пытаясь уместить в сознании это зрелище: Тамара стоит у кухонной мойки спиной к нему и чистит яблоко. Это зрелище — как удар бойком по капсюлю, воспламеняющий все нервы торжеством в честь победы над несметными полчищами той нечисти, что исправно донимала его все это время, от счастья Иден разгорается так ярко, что Тамару один его взгляд опаляет до костей, ей нет нужды оборачиваться, чтобы ощутить его присутствие и диктуемые им положения, хватает и того, как тают в этом сокрушительном сиянии все ее мысли. Закрывать глаза ладонями и открывать их заново, чтобы повторно убедиться в реальности происходящего, в его возрасте представляется делом чересчур несолидным, и вместо этого он решает удалиться в ванную, выходит из ванной, заглядывает — на месте, Тамара оборачивается наконец, при свете дня смутившись вдруг не оттого, что одежды нет на нем, а оттого, что таковая присутствует на ней самой, это и есть то негласное насаждение правил, которое его сопровождает, сопротивление данному побочному эффекту бесполезно, единственный способ борьбы с ним — избегание самого присутствия, сила внушения у Идена такова, что вздумайся ему заставить кого-нибудь броситься под поезд, например, или совершить в качестве акции протеста самосожжение посреди палаты грудничков, и для этого даже убеждать никого не пришлось бы, ему достаточно там находиться, чтобы все происходящее казалось здравым и естественным, сколь бы диким не оказывалось впоследствии, это она видит ясно с ужасом и восторгом, но поделать ничего не может и спрашивает лишь растерянно: