Монета скифского царя

Она продолжала что-то говорить, на заднем фоне послышался голос Благовестова:

— Ирэна Федоровна, с кем ты говоришь?

— Вот видите, он проснулся. — Дайнека уцепилась за эту возможность.

— Вы — нахалка. — Голос Благовестовой обиженно дрогнул, и она сказала куда-то в сторону: — Та самая девушка, что нам наврала.

— Дай мне ее!

Дайнека замерла в ожидании и вскоре услышала:

— Приветствую вас.

— Здравствуйте, Дмитрий Борисович. Простите, что побеспокоила. Сегодня утром Глеба Вениаминовича кремировали. Капсулу с прахом захоронили в могиле его родителей. Вот, собственно, и все.

После недолгого молчания Благовестов спросил:

— Кто его хоронил?

Дайнека ответила:

— Папа и я…

Он снова замолчал, потом произнес:

— Благодарю.

— Теперь вы сможете ходить на его могилку.

— Это — вряд ли… Мне бы хотелось с вами увидеться.

— Сейчас? — оторопела Дайнека.

— Да.

— А что скажет Ирэна Федоровна?

— Мне все равно.

— Ну, хорошо. Через тридцать минут я буду у вас.

— Жду. Нам нужно поговорить.

Дайнека позвонила в дверь и услышала:

— Открыто, заходите!

Она открыла дверь и, прежде чем переступить через порог, спросила:

— Ирэна Федоровна, где вы?

Тот же голос ответил:

— Ее нет!

— Дмитрий Борисович?

— Закройте дверь, идите в комнату.

Дайнека вошла в прихожую и притворила за собой дверь. Потом осторожно двинулась по коридору в комнату Благовестова.

Дмитрий Борисович лежал на своем диване, увидев Дайнеку, он закивал и указал на стул:

— Проходите, садитесь.

— А где ваша жена?

— Я отослал ее.

— Зачем?

— Она не должна знать то, о чем я собираюсь вам рассказать.

Дайнека замерла и, прислушавшись к себе, спросила:

— Про Велембовских?

— В конце концов, кто-нибудь должен знать, как все было на самом деле.

— А вы знаете?

— Знаю…

Помолчав, Дайнека спросила:

— Почему именно я?

— Вы — правильный человек.

— Откуда вы знаете?

— Знаю… — Благовестов слабо махнул рукой. — Вам не чужды благородство и чувство сострадания. Таких людей теперь мало.

— И вы не боитесь, что я… — Дайнека замолчала, не договорив.

— Нет, не боюсь. Вы — человек чести. Да и кого заинтересует старая история, пусть даже такая… — Он закатил глаза, но тут же пришел в себя и договорил: — Пусть даже такая страшная. Я, милая барышня, умираю. Уходить с таким грузом туда… — Благовестов восстановил дыхание: — Я не хочу.

— Не знаю, что на это сказать. — Дайнека опустила глаза.

— Говорить буду я. А вы слушайте и, если хотите — пишите на диктофон, как это делали в прошлый раз.

— Простите.

— Не нужно извиняться. Я уже сказал и снова повторю: вы хорошая девочка и если врете, то наверняка во благо. Я — старый человек, людей вижу насквозь. Меня растрогал ваш поступок, и я не буду брать с вас слово молчать. Если посчитаете нужным — рассказывайте. Только вот ведь какая беда, никому это уже не нужно. Все умерли.

— Мне очень жаль…

— Я тоже был участником той экспедиции. В пятнадцать лет отец взял меня с собой и устроил разнорабочим. На раскопках я снимал лопатой верхний культурный слой — самый неблагодарный труд. Отец и дядя Веня Велембовский работали, как говорится, на острие — в нижней части раскопа. В тот год мы раскапывали скифский курган под Керчью. Курган оказался не-разграбленным, и это было удачей. Многие из наших находок теперь хранятся в Эрмитаже и прочих музеях. Но я не об том…

— Может, водички? — предложила Дайнека.

— Нет. Спасибо, — отказался Благовестов и продолжил рассказывать: — Помню разговор между отцом и дядей Веней. Мы жили втроем в одной палатке. Я притворялся, что сплю, они выпивали и разговаривали…

— О чем?

— Тогда я ничего не понял, но после небезызвестных вам событий все встало на место. Я сопоставил факты и ужаснулся. Но лучше давайте по порядку. Когда убили родителей Глебушки, я плакал вместе с ним. Мы были друзьями. Глеб поселился у нас, но через три года переехал в свою квартиру.

— Вы об этом рассказывали.

— И вот однажды, я уже учился в университете, мы с моей девушкой приехали к нам на дачу. Отец приготовил шашлыки, мать накрыла на стол, все было здорово. Вечером я вышел покурить и увидел, что в дальнем углу двора, у забора, где была куча компоста, отец разжигает костер. Я подошел ближе и вдруг заметил, что отец растерялся. В его руках была канистра, а в кострище, облитая бензином, лежала шуба Деда Мороза и голубая тряпка с опушкой, потом я понял — шубка Снегурочки. Отец чиркнул спичкой, и все занялось пламенем.

— Цвет у шубы какой?

— Я хорошо помню — синий.

— Что было потом?

— Отец попытался поговорить, но я уклонился от разговора и только сказал: «Я ничего не видел». После этого случая в наших отношениях появилась недосказанность и, я бы сказал, отчужденность. Никогда больше мы не были с ним близки, как раньше.

— Вы связали этот случай с гибелью Велембовских? — спросила Дайнека.