Моня и полтергейст (сборник)

Моня, когда ему стучали: «Монолит, это к вам», каждый раз тоже откровенно боялся и выходил открывать своим дружкам-собутыльникам на подкосившихся ногах, потому что ему слышалось всякий раз: «Монолит, это за вами».

Так и жили: старушки, надеясь на скорый арест Мони, – и, следовательно, освободится комната, на которую они давно положили глаз, (а может, тайно мечтали, что Моня с повинной явится?), перешли на официальный тон: «Монолит» и «вы» (Моня обреченно ждал «гражданина»); Моня, ожидая, когда же за ним придут с наручниками, в первую неделю даже пить перестал (потом, правда, запил с удвоенной силой); Жанна – о грабеже телефонировано уже было всем, а самые любопытные приходили удостовериться воочию (им Жанна с тем же видом кинозвезды демонстрировала измятую скобу на дверном косяке и полку с бельем, где совсем недавно лежали пятьсот рублей, а может и больше). Милиция ее не беспокоила, и она заметно заскучала.

Так и осталось загадкой для всех, включая умных людей из органов, кто же совершил средь бела дня сей дерзкий грабеж со взломом. Разве что старушки были твердо уверены в своей версии и из кухонного стола убрали все ложки и вилки из нержавеющей стали и унесли в комнату.

А Моня что?

Не трогали его, и ладно.

********

Моня и полтергейст

Возвращаясь домой из кочегарки после дневной смены, грязный от уже намертво въевшейся в кожу угольной пыли, но веселенький от сознания, что дежурство прошло очень не напрасно, Моня Вымин был уверен на сто процентов, что в квартире у него никого нет. Обычно на праздники все соседи разъезжались: бабка со своей бесцветной дочерью еще при нем отчалили в Вырицу к родственникам, а Жанка-шлюха, давно решившая, что «у нас работают только дураки» и без сожалений оставившая пивной бар, где вкалывала официанткой, зарабатывая, в сущности, гроши и варикозное расширение вен, со своими клиентами и такой же подружкой-шалавой наверняка снова отправилась в праздничные круизы. Моня любил праздники еще и потому, что в квартире оставался один. Дружки его об этом знали и приходили запросто. Не то, что когда бабка дома. Выбежит вечно в коридор и бессовестно зырит своими бельмами; губы брезгливо так подожмет: мол, фи, какая гадость к нам шляется. «Ноги вытирайте! – рявкнет. – Моешь тут, моешь». А Лидка ее – дура дурой: как кто приходит, обмирает вся от страха и быстрей в комнату, в комнату. Сороковник бабе, а дикая-я… Пуганая, что ли? Поприжал, может, малость кто в молодости? А может, наоборот: никто и никогда.

Моня, когда к дому подходил, даже на окна взглянул: нет ли света. Света в квартире не было – никого, значит. Ладненько. И бодро по лестнице своей вонючей на четвертый этаж взобрался, позвякивая в болоньевом мешочке припасенными на завтра двумя бутылками. Вообще-то было три, да Моня не выдержал, приговорил одну в одиночестве, под мерный шут котлов и насосов.

Шофер, что уголь привозил, пока сидели курили после разгрузки, сунул газетку какую-то кооперативную.

– На, почитай. Про привидения да инопланетян. Интересная штучка. Пол… «пол-тер-гей-стами» называются, – прочитал по слогам. – Буйный дух, значит, в переводе. Че выстраивают… Мы у них, как кролики подопытные, они о нас информацию накапливают, реакцию нашу на них проверяют. Как, мол, интересно, мы на них реагировать будем? Им это для будущего нужно, чтоб предусмотреть, мол, всё. И всю эту информацию зашифровывают и в машину свою закладывают.

Оставил газетку и уехал.

Моня ссыпал уголь в лаз котельной, умылся, и дрожащими от тяжелой работы руками развернул толстые, совсем не газетные листы.

– Мать твою ети, – прочитав, сказал Моня. Потом еще кое-что добавил, не столь приличное.

И решил, что самый что ни на есть повод оприходовать одну из трех закупленных на завтра бутылочек. Вытащил мешок свой болоньевый, аккуратно между рам поставленный, вытащил одну, запотевшую, приятно звякнувшую об остальные, и – оприходовал. И всё на газетку поглядывал и повторял:

– Вот-те мать-то хрен-то как…

А потом снова:

– У, ё-ё-ё.

И сменщику своему наследовал газетку эту:

– Во, почитай-ка. Ё-моё, что делается на свете…

И вот поднялся Моня по своей вонючей лестнице, лавируя, не всегда, правда, удачно между переполненных бачков с богатыми предпраздничными пищевыми отходами, вошел в свою квартиру (не в свою, конечно: такой роскоши не было у Мони сроду, и не будет никогда, а в смысле, в коммунальную) и замер на мгновенье: так и есть – тишина полнейшая и темень. Никого на все праздники! Это был Моне первый праздничный подарок.

Не разуваясь, Моня прошел на кухню, хозяином себя почувствовал. Прошелся уверенно, насколько позволяли, правда, не совсем твердые ноги. В сковородку чью-то заглянул, – пусто. И кастрюли все пустые. Хоть бы для смеху что оставили. Нет же: бабка, уезжая, вилки-ножи из кухонного стола всегда в комнату уносит, и продукты тоже. Жанка всё по ресторанам, стерва, питается. У нее на столе только пустые баночки из-под пива, да соленые орешки какие-то. Ничего орешки, вкусные. С пивком бы…