Моня и полтергейст (сборник)

Вдруг дверной замок заскрежетал, защелкал, дверь открылась, и в прихожую влетела Жанка. Еще одна! Моня, пока замок скрежетал, на кухню за бутылкой сбегал и приготовился снова свою реакцию показать. Но Жанка так натурально заверещала и в стенку влипла, что Моня засомневался на миг: может, она настоящая? И руку с занесенной было бутылкой опустил. Так и стояли: Моня, соображая, что к чему – сейчас тоже над ним экспериментируют, подсовывая на сей раз ЕЕ , да еще в знакомом обличье, или уже прекратили, и нужно ли еще раз проявлять свою реакцию? – и Жанка, в ужасе глядя то на распростертого у ее ног недавнего кавалера, которого она оставила отсыпаться на некоторое время, пока по делам бегала, то на шального Моню, с бутылкой, перехваченной у горла, в руке.

– Жанка, ты что ли, зараза? – первым нарушил молчание Монолит. – А я тут ЭТОГО тюкнул… Сижу вот, караулю, чтоб не исчез…

…Никуда звонить и сообщать Моне не потребовалось: за него всё сделала Жанна.

ЭТОГО улезли на «скорой».

Монолита Вымина допрашивали сначала в его комнате, потом увезли. Экспертизу на алкоголь и делать не стали: за версту несло. Впрочем, особо расследовать нечего было: и так всё ясно.

Моня всё твердил на допросах: «пол…пол…»

– Пол-литра, что ли? – подсказывали ему.

– Да нет. Это же этот – пол-пор-тыр…

– Портвейн, что ли? – опять подсказывали недогадливые следователи. – Не портвейном ты его, а вермутом.

– Да инопланетянин это. Буйный дух, нечистая сила, в общем.

– Буйным у нас ты, Вымин, оказался.

А в протоколе записали:

«Напился до белой горячки и убил бутылкой по голове сожителя своей соседки, приняв его за черта».

Но Вымин не унимался:

– А где кров? Почему крови не было? У нашего б кров была. А у этого – ни капельки.

– Дур-рак. Ты ж ему с мозгов кашу сделал.

– Да нет же, ё-моё, – всё пытался доказать свое Моня. – Он у нас на кухне жил, в стол скреб, спички воровал…

…Очень популярная в городе передача хотела было заснять криминальный сюжет на эту тему, но оказалось, к сожалению, что крови совсем не было, и труп не изуродован – и передумала. После того, как отполыхали на экране три огромные буквы – аббревиатура то ли Комитета какого, то ли Компании, красивый ведущий, красиво пожевав желваками, долго с прищуром независимо смотрел на окончательно оскотинившегося тотальным дефицитом обывателя и, заранее наслаждаясь произведенным эффектом, сообщил лишь, что в одной из коммунальных квартир сосед убил соседа из-за коробки спичек.

Другая, не менее популярная передача, но более обстоятельная, претендующая на глобальность социального анализа, и снимать Моню снимала, и интервьюировала, да говорил Моня совсем не то, что нужно – чепуху какую-то порол. Пришлось Моню из передачи вырезать и сделать абстрактный двухчасовой ролик об алкоголиках, советских трущобах, притонах, и валютных проститутках с обширным эпиграфом из Оруэлла. В финале передачи появилась автор и ведущая Изольда Пистолетова, гневно воскликнув: «Доколе?!»

Моня, после того, как его журналисты допытывали и на телевизор снимали, успокоился было за свою участь, но жестоко ошибся.

И в свободные трезвые минуты, которые выдались у него теперь в изобилии, понял он величайшую истину: до какой же степени ничтожно и бессильно Земное Существо перед Космосом! Ведь не иначе как ТЕ всех вокруг загипнотизировали, что ни на грош не верит никто ему, Монолиту Вымину, заклавшего себя, можно сказать, для науки.

И единственно, чему радовался теперь Моня, тому, что полтергейст этот в иностранного гражданина не обернулся. Ведь тогда был бы международный скандал! Может, даже – война! Из-за него, Моньки Вымина! А это вполне могло случиться. В смысле: не война, а иностранный гражданин. Потому как – захаживали…

Сидел как-то вечером Моня на кухне, колбасу ливерную по шестьдесят четыре копейки жрал. Заходят… Первыми зашли два мужика – «фирма», – это Моня с первого взгляда усёк. За ними Жанка со своей подружкой-костлявиной, в спину мужикам тычут, шипят страшно: «Проходите, проходите!» Но те люди культурные, привыкли, в дом войдя, здороваться.

– Тырвэ, – очень вежливо кивнул Моне один.

Не знал он, наверное, что хоть и сидит Моня на кухне и колбасу уписывает, а родственного отношения к его знакомой не имеет ни малейшего. Моня в улыбке расплылся, закивал радостно:

– Тырва-тырва.

Второй «тырваться» не стал – опытный, видно, не первый раз в таких квартирах ночевал, бочком в темный коридор, куда и первого, вежливого, поспешно затолкали, и в комнате своей закрылись надолго.

Вот и радовался теперь Моня тому, что не подобная «фирма» в тот вечер в сортир прошлась. Иначе пришлась бы Моне «вышка» – как пить дать.

Но более всего радовалась произошедшему другая Монина соседка – бабка Степановна, но совершенно по другому поводу: что Моньку-алкаша упекли, наконец, «куда следует», потому что «по нем давно каталажка плачет». И стала бегать по судам да исполкомам, чтобы Монину комнату себе отписать.

Расстрелять Моню не расстреляли, но засадили накрепко.