Моника 2 часть

- Какой же ничтожной была эта надежда! Твоей страсти не существовало, она была ложью. Была только безумная, отчаянная, тоскливая любовь, которая была у нас двоих, и которая ушла сквозь ладони. Конечно больно, конечно мы чувствовали, как она отрывается от души. Надежда! Надежда, сон! Это ложь, Моника, ложь. Нет больше повязки, которая закрывала глаза и душила чувства. Сначала я возненавидел тебя, думал, ты на самом деле такая: послушный лик, украшающий алтарь, холодность, бессердечие, бездушность, бескровность. Я думал, ты нечто вроде святой. Не было насмешки в этом прозвище. Святая Моника… Теперь я вижу, что ты оставила монашеские одежды, черные одежды и лживые чувства, что у тебя есть сердце, способное страдать и любить.

Они стояли неподвижно у края источника. Моника закрыла глаза. Едва посмотрев на темный силуэт его отражения, она двинула белокурой головой с болезненным выражением:

- Почему вы так меня мучаете этим, Хуан? Для чего?

- Чтобы вылечить. Прежде чем заболело тело, у тебя была больна душа. Больная старыми мыслями, глупыми суевериями. Ты не мумия, обернутая в бинты, я хочу, чтобы ты жила, радовалась солнцу, и если после этого как настоящая женщина ты почувствуешь, что весь мир зовут Ренато, то я пойму, что ты была права, что ценнее для тебя было умереть или убить тебя.

Большие ясные глаза Моники устремили на него взгляд, в них появилось нечто похожее на слабую и болезненную мольбу больного и несчастного ребенка:

- Хуан! Хуан!

- Почему ты не забыла его? – бунтовал Хуан. – Что он такого сделал, чтобы ты так его любила?

- Ничего. Что на самом деле нужно, чтобы любить?

Хуан сжал кулаки, вспоминая. Что сделала Айме, чтобы он любил ее такой свирепой и жестокой страстью? Что сделала она, чтобы разжечь плоть и душу, которая довела его до самого края безумного отчаяния? Он вспомнил ее духи, жар тела, теплую наготу, мягкие и нежные объятия, охватывавшие его шею, словно она подавляла его волю. Он вспомнил влажный и чувственный рот, нежный и резкий, и вопреки себе вздрогнул, но отодвинул ее образ как бы рукой, и очнувшись, пригласил:

- Пойдем познакомимся с островом Саба. А, посмотри, вон там наши парни! – повысив голос он позвал: – Сюда, сюда!

- Вы зовете их? – удивилась Моника.

- Конечно. Ты дала понять, что Сегундо Дуэлос показался тебе хорошим. Возможно, прогулка с ним покажется тебе приятней. Он хороший и дружелюбный паренек. Кроме одежды и некоторых подробностей, он может казаться изящным и элегантным, как сам Ренато Д`Отремон, сливки нашей аристократии, но он еще лучше, чем сеньор Кампо Реаль.

- Что с вами? К чему эта насмешка?

- Это не насмешка, а стремление добраться до правды. Мужчинам кажется, что стоит умирать ни за что. Все детали незначительно меняются или по крайней мере так кажется. Бумага, подпись, кольцо, все те же слова по закону Латинской Америки или где угодно, а один и тот же отец может породить такого ангела, как Ренато Д`Отремон, или ядовитого скорпиона, как Хуан Дьявол.

Живо он ответил Монике, но не успели с его губ сорваться слова, как перед ней, держа в руках шляпу из листьев пальмы, стоял второй помощник с Люцифера, который смотрел на нее восторженными глазами. И Хуан предложил:

- Подай руку моей жене и проводи ее, Сегундо. Покажи ей Боттом. Затем отыщите меня внизу. Ты знаешь таверну «Голубой тюльпан»? Там подают лучший джин из Голландии. С апельсиновым соком, можешь попробовать его, Моника. Это очень целебно и поможет забыть.

- Хуан, Хуан!

Моника сделала несколько неуверенных шагов, ноги скользили по широким и отполированным плитам, лежавшим на дороге ярких улиц маленькой и уединенной деревни. Но Хуан, казалось, не услышал ее, и она остановилась с унылым выражением, глядя, как тот удаляется между двух рядов красивых белых домов.

- Не расстраивайтесь из-за него, хозяйка, ничего с ним не случится, – попытался успокоить Сегундо.

- Но он пошел в таверну, чтобы напиться.

- Нет, сеньора, не бойтесь. Капитан никогда не напивался, и даже никогда не приближался к подобному состоянию. На Люцифере он даже не пил водку, хотя и не контрабандную. Капитан – настоящий мужчина, хозяйка. И вы это знаете лучше всех.

Моника почувствовала, что краснеет, и избежала искреннего взгляда Сегундо Дуэлоса, наивного силой своей честности. Она едва выдерживала категоричную форму, с которой остальные связывали ее с Хуаном, как клейменное железом животное, как какую-то необычайную собственность. Но нет, это было не совсем так. На губах Сегундо Дуэлоса была товарищеская улыбка, почти сообщническая, и дружелюбно он извинился: – Сеньора знает прекрасно еще, что у капитана золотое сердце.

- Хуан хороший? Вы хотите сказать, что с остальными, с вами…

- Он достаточно суров, но никто не сможет упрекнуть в лицо Хуана Дьявола, ведь он может сделать что угодно быстрее и лучше всех. С ним мы чувствуем уверенность. Когда он приказывает, мы не спрашиваем, почему, да зачем. Мы думаем: «Он прав». И он всегда прав. Только когда он привез вас… Ладно, простите, моим недостатком всегда была болтливость.