Монография полковника

– Лодочник, который ее нашел, сказал, что у нее почти не было головы. Она раскололась и была пуста, как разбитое яйцо.

– Скалы очень высокие. Удар о камни при приземлении легко объясняет такую рану.

– Это так, но лодочник – бывший гвардеец, – сказала Одетта. – И он видел не одну показательную казнь, устроенную комиссаром.

Одетта заметила мое замешательство и пояснила:

– Дело в том, что он прекрасно знает, как выглядят последствия выстрела в затылок.

У меня не было желания оставаться в этом жутком коттедже ни одной лишней минуты, а воспоминания о Монтегю Родсе до сих пор вызывают во мне отвращение, хотя теперь я лучше понимаю, что побудило его поднести к лицу осколок зеркала.

Когда я уже стояла в дверях коттеджа, Одетта вложила мне в ладонь сложенный лист бумаги и сказала:

– Возьмите его. Я не хочу, чтобы он оставался здесь ни на секунду дольше. Возможно, он поможет вам. Или просто сожгите его.

Она отступила назад и закрыла за собой дверь, прежде чем я успела еще что-нибудь спросить.

Мне было отчаянно жаль Одетту и ее мужа, но я быстро пошла прочь от их дома, желая оказаться как можно дальше от отчаяния, пропитавшего это место подобно болезни. С каждым шагом и каждым глотком свежего морского воздуха я чувствовала, как остатки влажной и затхлой атмосферы покидают мои легкие.

Я еще не была готова вернуться в поместье Грейлок, поэтому направилась в магазинчик Ганта. Я собиралась купить кружку горячего кофеина, надеясь придать немного тепла конечностям и прогнать лед, осевший в костях. Мне было нужно время, чтобы переварить все, что я узнала из рассказа Одетты. Что все это значит и как много из услышанного мной – правда?

Я расположилась в укромной кабинке в дальнем конце зала и принялась за напиток. Теперь я начала понимать, как мало я знала на самом деле и как много еще осталось пробелов в истории жизни полковника Грейлок.

Могла ли полковник быть убита?

Если да, то кем и почему?

Какие ужасы таились в монографии, заставившей Монтегю Родса нанести себе столь ужасные увечья? Какую опасность представляло для меня само пребывание здесь? И, что самое важное, смогу ли я вынести то, чего не вынес он?

Это были вопросы, на которые у меня не было ответа с моим текущим уровнем осведомленности. Я сделала глоток из чашки и полезла в карман туники, чтобы вытащить журнал и понадеяться на новые озарения. Я листала его страницы, пока не наткнулась на рваные края двух вырванных страниц.

Развернув бумагу, которую дала мне Одетта, я положила ее рядом с оборванными краями в журнале.

Их края идеально совпадали, однозначно определяя происхождение преданных мне страниц.

Бумага была в смятом состоянии с тех самых пор, как ее вырвали, на ней виднелись засохшие пятна крови. Я представила себе, как Одетта, скомкав листок, стоит перед камином в раздумьях, не бросить ли его в огонь. Я удивлялась, почему она этого не сделала, как удивлялась и тому, что она решила в итоге передать его мне.

Страница была заполнен повторяющимися наборами из шести цифр.

Почерк был мне знаком – безумное отражение поврежденной психики на бумаге. Как и более поздние записи в дневнике, эти тоже трудно было прочесть, но учитывая обстоятельства, в которых эти цифры были записаны, было чудом, как что-то можно было разобрать. Что такого важного могло скрываться в этих цифрах, что последние остатки здравого смысла, которыми обладал старик, заставили его записать их после того как он вырезал стеклянным кинжалом оба глаза?

Несколько часов я смотрела на них, желая, чтобы они открыли мне свое значение. Проведя пальцем по бумаге, я ощутила грубую текстуру спрессованных волокон, рельефные линии высохших чернил.

Была ли в этих числах последовательность или какой-нибудь порядок?

Была ли посл…

И тут я поняла.

После разговора с Одеттой и того, как я увидела, что стало с ее мужем, у меня не было особого желания возвращаться в поместье Грейлок. Но надежда на то, что мои подозрения подтвердятся, была слишком велика, и я не могла ей противиться.

Солнце уже давно перевалило за зенит, но я не чувствовала его тепла. С океана пришел сильный шторм.

Бушующие пенные волны, разбиваясь об изгибы кратера, повисали в воздухе взвесью из мельчайших капель морской воды. Из-за этого тумана мне казалось, что мои глаза застилают слезы. Поднимаясь в гору, я бросила взгляд на море – было ясно, что шторм, который уже давно маячил на горизонте, теперь был готов выплеснуть всю свою ярость. И хотя стояла только середина дня, небо было свинцово серым, а с океана в сторону берега неслись черные грозовые облака.

Я оглянулась на храм на противоположном мысе. Его одинокий шпиль резко выделялся на фоне облаков. Теперь, когда я знала правду о его плачевном состоянии, было невозможно не ощутить, что свет Императора покинул Вансен Фоллс.

– Император защищает, – прошептала я, приближаясь к поместью, но воспоминание о разрушенном храме заставило мои слова прозвучать глухо и бессмысленно. В окнах поместья не было света, все они были черны, как пустота космоса.