Монохромный человек (СИ)

— Очень многие любят наносить на кузов своей резвой SUBARU или хищной TOYOTA соответствующие японской культуре изображения.

— И они отличаются от китайских.

— Не слишком заметно на первый взгляд. — уверенно кивнула я. — Страна восходящего солнца очень много унаследовала именно от китайцев.

— Наверное, — хмыкнул Стас. — Именно поэтому во второй мировой они так рьяно резали китайцев. Как скот.

— Угу. — опустив взгляд проговорила я.

Меня посетила стыдливая мысль о том, что в истории моей семьи, и лично моей тоже есть несколько позорных страниц, связанных с той страшной войной.

Я никому об этом не говорила. Даже Лерке.

Я никогда не объясняла своей лучшей подруге, почему на майские праздники и особенно не девятое мая, я всегда уговариваю дядю Сигизмунда куда ни будь улететь или уехать.

Чаще всего, мы как раз и летаем в Японию. Там у дядюшки много старых, хороших друзей.

Там я могу не видеть «праздника со слезами на глазах» и не думать о том, что среди моих предков есть те, кто воевал не на той стороне.

— Ника? — Стас тронул меня за плечо.

— А? Что? — рассеяно спросила я и, моргнув, взглянула на него.

— Ты о чем-то задумалась. — Стас оглядел меня с толикой беспокойства. — Переживаешь из-за… из-за того, что увидела?

Корнилов не мог скрыть болезненной тревоги и досады.

Он всегда жалел меня и, наверное, мысленно ругал себя последними словами за то, что позволяет мне вмешиваться и брать на себя слишком тяжкий, по его мнению, моральный груз.

Отчасти он прав. Мне и правда не легко, а иногда и вовсе действительно тяжело справляться с тем, что я вижу.

Но, как я уже говорила, если бы я и не вмешивалась в следствия УГРО, лучше бы мне от этого не стало. Скорее все было бы ещё хуже.

— Стас. — я тронула его за руку. — Всё со мной хорошо… Правда. Пойдем.

— Куда? — не понял Корнилов.

— Разговаривать с Таисией. — пожала я плечами.

— Ника это…

— Стас, поверь мне, после того, что я увидела в её сознании… — я покачала головой. — Сейчас меня мало, что впечатлит. А между тем я могу увидеть и узнать что-то важное.

Корнилов вздохнул.

— Если она в конец не свихнулась и что-то помнит.

— Помнит. — уверенно ответила я. — Должна помнить.

ПЛАТОН ПЛАНСОН

Воскресение, 21 августа. Ранее утро, перед рассветом.

Ему не спалось всю ночь. Беспокойные мысли одолевали и мучили его.

Беспорядочные, хаотичные и пугающие размышления наполняли разум страхом.

И он не столько боялся сесть за решетку, за то, что делал со своей племянницей. Это была его наименьшая проблема. И ему удасться её решить, стоит ему только добраться до Ларисы и её дочери.

А вот статья Каменева…

Этот придурок-журналист даже не представляет каких серьёзных людей он задел!

Он выставил всеобщее посмешище и позор жен влиятельных и богатых людей.

Он нанёс им тяжелейшее прилюдное оскорбление! Унизил их и опорочил их жен! Каким же надо быть конченным на всю голову, чтобы решится на такое!..

Таким людям нельзя даже кривое слово поперёк сказать, а тут…

Кретин!.. Придурок! Самоубийца!!!

Другими словами, Касьяна Каменева просто не назвать!

Они ведь не простят такого. И от их мести, его никто не защитит.

И его Платона, тоже.

Ведь ладно бы Каменев рисковал только своей жизнью!

Люди, чьих жен «ославил» Каменев прекрасно знают у кого Каменев мог достать снимки.

Только у него. У Платона.

И им плевать, что Каменев их украл. Что Платон невиноват.

Его захотят наказать. И эта устрашающая мысль пленяла всё сознание Плансона.

Платон буквально обрастал изнутри черствой, гнилостной плесенью пропитывающего душу ужаса.

Ужаса перед неизбежной расправой.

Мысли о том, что его наверняка захотят убить лихорадили кровь, затмевали рассудок, мешали дышать, спать и есть.

Платон уже трижды пожалел, что согласился снимать извращенные развлечения развращенных женщин влиятельных господ.

Да они посулили ему большие бабки. Правда большие.

Хватило на покупку Эскалейда с уникальной комплектацией.

Ещё бы! Эту тачку недавно снимали в одном из последних боевиков! Сколько счастья у него было, когда он её приобрел.

Ни у кого в Москве и в России такой нет.

А теперь… Теперь эти же люди могут его убить.

Платон зажмурился, и в сотый раз перевернулся на другой бок.

С невероятным усилием, беспокойно содрогаясь он все же смог задремать…

Но, тут же резкий, настойчивый импульс врезался в его сознание.

Участился пульс, возросло сердцебиение.

Стало трудно дышать.

Платон медленно сел в кровати. Уставился в окно. Там темнели сумерки раннего утра.

Плансон, чувствуя удары сердца в ушах, тщательно, затаив дыхание вслушивался в тишину.

В частной психиатрической клинике сейчас была почти идеальная тишина.

Только откуда-то издалека доносились смутные, не различимые звуки.

Вкрадчивый скрип. Шорох. Щелчок.

Платон порывисто оглянулся. Сердце подскочило до горла, и застряло в трахее.

Приток клокочущего адреналина в крови подстегнул Платона с действиям.

Быстро и холодно рассуждая, Плансон босиком подскочил к ванной, залетел внутрь, открыл кран. Тихо выбежал, включил свет, и прикрыл дверь.

Затем торопливо и тихо забрался под кровать.