И протяжно воют. Хищно, заунывно, озлобленно.
Липкий, влажный хлад накрывает Касьяна.
Он снова надрываясь орёт от ужаса, пятиться в цепенеющем ужасе и разворачивается, чтобы бежать.
Он бежит, бежит из последних сил. Бежит и слышит настигающий его вой.
Кровь гремит в ушах и пульсирует в его венах.
Воющие тени несутся за ним, летят вслед за ним, норовят достигнуть его.
Норовят вцепиться, схватить, поглотить…
Касьян бежит вперед.
Он жаждет вдохнуть, но лёгкие отказывают ему, что-то сдавливает рёбра, тяжелеет в животе.
Силы оставляют его.
Он видит впереди, в конце коридора дверь.
Дверь его надежды на спасение. Но он чувствует, что не успеет.
Он стонет от пленяющего разум ужаса и боли в уставших ногах.
Мышцы ног скручивает болезненная судорога.
Он должен добраться до двери, должен успеть.
Ещё не много… Черные тени, как куски самого мрака, настигают его. Ещё мгновение они достанут его.
Он плачет от бессилия, он рвётся вперёд.
Но дверь уже перед ним… Он хватается за ручку и с силой распахивает её…
И следующий миг он застывает над ночным городом.
Внизу горят огни, шумят автомобили. Перед ним в ночи высятся озаренные светом небоскрёбы и жилые многоэтажки.
В лицо ему, охватывая тело, веет стылый ветер, переполненный горько-сухими запахами огромного мегаполиса.
Касьян смотрит в низ, лишаясь возможности дышать. А снизу на него взирает пустота глубокой высоты.
Он едва различает фигурки автомобилей с горящими точками фар и редких пешеходов внизу.
Улицы внизу ярко сияют пёстрыми огнями вывесок, светофоров, и витрин.
Ветер лохматит его волосы, обдувает, треплет больничную одежду на его теле.
Он стоит на карнизе крыши больницы. Босиком, и холод карниза поджигает ноги.
Ветер ночи вьется вокруг него.
Перед глазами сияют сотни тысяч городских огней, которыми пылает столица после заката.
Снизу донёсся пронзительный автомобильный сигнал.
Касьян нервно сглотнул, глядя вниз, на огни раскинувшихся улиц.
— Каменев!!!
Он обернулся. Вокруг него на крыши собралось восемь работников больницы. Три доктора и пять санитаров.
— Чёрт возьми! Вызовите психиатра! — крикнул какой-то полный мужчина с желтым галстуком.
— Он не успеет приехать! — отозвалась низкорослая женщина, среднего возраста.
— Каменев! — к нему приблизился доктор Прохоров. — Всё в порядке. Слышите? Всё в порядке… Всё хорошо… Дышите… Слушайте мой голос… Вам не нужно этого делать… Понимаете? Не нужно!..
Касьян нервно икнул. И вдруг, сам того не ожидая зарыдал.
Он был здесь. В реальности. Он был далек от того странного существа… того ужасающего чёрно-белого человека… И от тех воющих теней… Они догнали его… Но он чуть было не выскочил через дверь… Они специально гнали его…
— Каменев! — снова, осторожно позвал Прохоров. — Вы слышите? Слушайте мой голос… Любую проблему всегда можно решить… кроме той, что вы уже летите вниз… Понимаете?
Касьян плача спустился с карниза, обессилив упал на четвереньки и тихо завыл, сотрясаясь в паническом рыдании.
Его быстро окружили санитары больницы. Он не сопротивлялся.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Вторник, 11 августа.
Я стояла перед зеркалом, закутанная в полотенце и с хмурым недовольством рассматривала темнеющий на левой щеке, налитый синевой сочный фингал.
— Badziewny! — прошептала я сердито и не довольно. — Прекрасно, чёрт возьми! Просто отлично!..
В дверь ванной постучали.
— Роджеровна, ты там долго ещё?! Хватит любоваться собой! Вылезай уже!..
— Сейчас. — я скинула полотенце, вытерлась.
Накинула одну из Леркинных, длинных, чёрных футболок.
На ней был изображен скалящийся череп в цилиндре и два скрещенных револьвера с розами.
Вверху, на куске пергамента было написано готическим шрифтом:
Guns'n Roses.
Я бы вообще одела, что-то менее мрачное.
Но у Лерки половина гардероба состоит из таких вот маек и футболок с жутковатыми мотивчиками.
Натянув джинсовые шорты, так же одолженные Лерой, я вышла из ванной.
Из кухни тянуло подгоревшим мясом.
Я ринулась туда, открыла дверь. На встречу мне вывалился густой дым и пар с горелым привкусом.
— Лера ты всё сожгла! — пропищала из-за стола Лада.
— Сама вижу! — огрызнулась моя подруга.
Лерка торопливо сняла сковородку с плиты, поставила рядом.
Поморщившись, помахала рукой, разгоняя клубящийся над сковородой жаркий пар.
— Вот же, гребаный бегемот! — воскликнула Логинова, наклоняясь к сковороде.
— Лерка сожгла стейки! Лерка сожгла стейки! — хлопая в ладоши веселилась за столом Лада.
Стейки, как и мясо в целом она не любила. Куда милее ребенку были хлопья с молоком, сладкие запеканки, кашки с орешками или омлет (одно из её любимых блюд).
— Тихо там, мелкая! — рыкнула на сестрёнку Лерка. — А то сейчас будешь вчерашний суп глотать! С вонючей рыбой!
— Бе-е-е! — скривилась Лада. — Я не буду!
— Вот и замолчи! — отрезала Лерка.
Кухню медленно и неотвратимо заволакивала вуаль бесформенных облаков теплого пара.
Витал стойкий солёный, сухой запах гари.
— Не кричи, Лер. — улыбнулась я, приоткрыв стеклопакет. — Что у тебя случилось?
— Да вот… — подруга расстроено и сердито показала мне сковороду.