Мономашич. Мстислав Великий

Сын Всеволод родился в Новгороде в августе месяце, а вскоре после того, как покрестили мальчика, нарушилось тихое семейное счастье.

Беда пришла ожиданной — поднял голову обиженный Владимиром Мономахом Олег Святославич Черниговский.

Олег приходился Владимиру двухродным братом, Мстиславу же — дядей и крестным отцом одновременно. Но Мстислав не помнил Олега — мальцу было четыре года, когда черниговского князя по приказу Всеволода Ярославича захватили хазары и выслали под арест в Царьград. Много лет прожил там Олег почётным пленником, недавно лишь вырвался на Русь и в прошлом году мечом своих дружин и половецкой саблей воротил себе черниговский стол, отнятый у Святославичей Владимиром Мономахом. Дружа с половцами, которые помогли ему бежать из византийской неволи и вернуть Чернигов, Олег не одобрил ни войн Святополка Изяславича, ни предательства Мономаха по отношению к пришедшим просить мира половецким ханам. Изгнанный двухродными братьями из родного дома, он нашёл приют в Рязани у меньшого брата Ярослава и осенью, собрав полки и присовокупив дружины старшего брата, Давида Смоленского, отправился в Ростово-Суздальскую землю.

Там сидел Мстиславов младший брат, Изяслав, недавно оженённый отцом на дочери одного из курских бояр. Горячий, во всём тянущийся вослед отцу и старшему брату, он летом самовольно ушёл из Курска, занял Муромские волости, принадлежащие Святославичам, и сделал стольным градом Ростов. Изяслав рассудил — уж ежели Олега его отец сумел изгнать из Чернигова и Стародуба, то ему сам Бог велел поступить так же с младшим из Святославичей.

В начале рюеня-месяца (сентябрь. — Прим. авт.) встретились полки под стенами занятого Изяславом Мурома.

«Ступай в волость отца своего, а то волость отца моего, — послал сказать Олег племяннику. — Хочу здесь сести и урядиться с отцом твоим. Он выгнал меня из отцовского дома: неужели ты не хочешь дать мне моего же хлеба?»

Изяслав не послушал ни твёрдого слова, ни собственной совести. За его плечами стояло огромное войско — ростовцы, суздальцы, белозерцы. Он вышел навстречу Олегу Святославичу и погиб в бою.

Горькая весть о гибели брата настигла Мстислава в Новгороде, а через несколько дней после того, как гонец — один из Изяславовых дружинников — поведал о судьбе молодого князя, прибыл и скорбный поезд с его телом. Олег Святославич не дал половцам-наймитам поглумиться над телом, сам собрал его в последний путь и отправил к крестнику Мстиславу в Новгород.

Мстислав встречал гроб с телом Изяслава на княжьем подворье. Первые дни осени стояли по-летнему тёплыми, и тело, чтоб предохранить от разложения, залили мёдом. Молодой горячий конь, оседая на задние ноги, ввёз, чиркая полозьями, сани, на которых стояла крытая алым княжьим корзном колода — последний приют юного Мономашича. Алое корзно отдал Олег — плащ самого Изяслава был разрублен и затоптан в бою. Сопровождавшие гроб дружинники обнажили головы и спешились, когда Мстислав подошёл ко гробу и жестом приказал открыть крышку.

Тело Изяслава плавало в мёду. Его обмыли и обрядили, подготовив к погребению. Положили подле князев меч, в крепкие пальцы втиснули иконку. Мстислав замер, глядя на скуластое желтовато-бледное лицо брата, опушённое короткой полудетской бородкой. Они были погодками и в раннем детстве были неразлучны. Лишь когда восьмилетнего Мстислава по приказу его деда Всеволода Ярославина отправили княжить в Новгород, расстались и встречались урывками. Но, став князьями, оба понимали, что они одного рода и должны быть едины во всём.

   — Эх, брате-брате, — Мстислав осторожно провёл рукой по слипшимся прядями тёмно-русым волосам Изяслава, — чего тебе в Курской земле не хватало? Силу свою почуял аль на чужое потянуло?

Изяслав молчал. Да и что он мог сказать? О чём думал в те поры, когда выходил на бой против Олега Черниговского? О чём думал прежде, когда занимал муромские земли? Сам ли действовал по молодости и горячности иль надоумил кто? Теперь уж не узнаешь!

Новгородские бояре и Мономаховы воеводы, которые были при Мстиславе со дня его вокняжения в Новгороде, ждали каких-либо слов, клятв, обещаний, но Мстислав молчал. Постояв ещё немного, он перекрестился и ушёл к себе, предоставив другим заботы о погребении Изяслава.

Христина была у себя, кормила сына. Всеволод рос крупным, грудь брал жадно, и странно было думать, что хрупкая девочка — мать эдакого крепыша. Простоволосая, в распахнутой сорочке и летнике, Христина, мало напоминавшая княгиню, вскинула на мужа удивлённо-детские глаза.

Мстислав молча сел рядом, поглядел, как сын сосёт материнскую грудь, уминая её кулачками. Взгляд был непривычно тяжёл — таким Христина не видала мужа ещё никогда и испугалась. Почуяв перемены в матери, Всеволод выпустил сосок и возмущённо захныкал.

   — Гаральд? — шёпотом окликнула Христина. Она звала мужа скандинавским именем, полученным в честь его деда, последнего короля Англии. — Что случилось, Гаральд?

Вместо ответа Мстислав привалился к её плечу, тяжело вдыхая запах женского тела.

   — Брат погиб, Христя, — с натугой ответил он. — В сече зарублен.