Мономашич. Мстислав Великий

Задержавшись на берегу реки Каменки, Олег обернулся и долго смотрел на охваченный огнём город. Уже мимо прошли его ближние дружинники и возок с сыновьями. Уже обогнал его Ярослав, миновала дружина и тянулись последние подводы обоза, при князе осталось лишь трое дружинников, а он всё стоял, глядя на зарево.

Мстислав зарева не видел — в ту пору он был слишком далеко от Суздаля, шёл берегом Нерли. Лишь вечером второго дня подошёл к городу.

Нерадостной вышла встреча. От Суздаля, славного своими теремами и собором, остались груды головешек. Сиротливо высилась обугленная, почерневшая церковь Святого Дмитрия да монастырский двор — сюда, под защиту каменных стен, бежали люди. Здесь монахи наравне с мирянами встали наперекор огню. Да, камень не дерево — пламени не по зубам. По развалинам ходили погорельцы, рылись в ещё тёплой золе, ворошили угли, пытаясь найти уцелевшее добро. Где-то раздавались плач и стон. Голосили бабы, причитая над порушенным жильём. А мелкий осенний дождь, предвестник близких зимних холодов, сеял и сеял из низкого пухлого облака.

5

Жизномир был горд Князевым поручением. Мстиславу он служил ещё в те поры, когда два года назад отец отозвал того из Новгорода, посадив в Курске. Жизномир родом был курянин, служил у боярина, но перешёл к Мономашичу, едва тот утвердился в городе. Отец был меньшим боярином, и Жизномир мечтал превзойти отца.

Не щадя коней, он продирался по раскисшим от поздних дождей дорогам, спеша нагнать Олега Святославича прежде, чем тот растворится в вятичских лесах. Хоть и победил и казнил последнего природного вятичского князя Владимир Мономах, иные из обитателей рязанских и муромских лесов до сей поры придерживаются старой веры и готовы драться со всеми, кто восстаёт против них.

Жизномиру повезло — он нагнал Олега на высоком берегу Оки в двух десятках вёрст от Мурома. Дозорные братьев-Святославичей первыми заприметили гонца и окружили, останавливая. Сгоряча чуть было не подрались. Готовые в каждом видеть вражеского наворопника (разведчика. — Прим. авт.), ратники уже схватились за мечи, но Жизномир вовремя вспомнил о грамоте князя Мстислава.

Гонца привели в маленькую изобку, где в полутьме, у грубо сколоченного стола, уставленного снедью, его встретили князья. Ярослав как сидел, так и остался сидеть, кутаясь в полушубок, а Олег порывисто шагнул навстречу. Глаза его сверкнули, как у зверя.

   — Здрав будь, князь Олег Святославич с братом своим, — выговорил Жизномир и, сняв шапку, перекрестился на маленький образ в уголке за печкой.

   — И ты... здрав будь, — отрывисто бросил Олег. — Кто таков, с чем пожаловал?

   — Посол я от князя моего, Мстислава Владимирича Новгородского. Послан к тебе, княже, с грамотой от крестного сына твоего.

   — Ишь! С грамотой, слыхал? — мигнул Олег Ярославу. — Давай.

Жизномир откинул полу свиты — в подкладку был вшит свёрнутый в трубку лист пергамента. Олег с нарочитой неохотой принял, развернул. Он старался казаться спокойным, губы презрительно кривились. Жизномир, впервые видевший Олега, счёл его спесивым гордецом, что не желает видеть далее своего носа, но Ярослав, лучше знавший брата, понимал — внутри Олега идёт яростная душевная борьба. Он вёл войну за правое дело, но всё вокруг указывало: ошибался.

   — Слышь, чего пишет крестник-то мой! — нарушил Олег молчание и зачитал вслух: — «Я есть младший тебе. Шли к отцу моему, проси мира, а дружину Изяславову, что заточил, верни, и я тебя во всём послушаю». Каково, а?

Ярослав промолчал. Жизномир тоже. Не его дело советы давать.

   — Послать к Мономаху? В ножки ему поклониться, дескать, правильно ты меня угла и хлеба в Русской земле лишил, лиши же и головы заодно? Мира просить... — поймал Олег выразительный взгляд Ярослава, осёкся и обернулся на Жизномира. Глаза его потемнели.

   — А что до дружинников Изяславовых... — Жизномир подался назад, прочитав в тёмных княжьих очах гнев. Вот сейчас крикнет — и влетят в изобку Олеговы люди, и придётся Мстиславову человеку отвечать задела и мысли своего князя... Но — минуло. Схлынул гнев, сменившись досадой и раздражением.

   — Что до дружинников, то после решим. Недосуг мне... А ты ступай. Пожди тамо!

Жизномир сам не помнил, как выскочил вон. Едва за его спиной захлопнулась дверь, Олег выругался и швырнул грамоту на стол так, словно прислана она из ромейской (византийской. — Прим. авт.) земли и обмазана ядом.

   — Что решим, брате? — подал голос Ярослав.

   — Чего решать? Мира просить? У Мономаха? Даст он мира, как же! Может, и даст, двуликий полуромей, да прежде всю душу вытрясет. Его отец нас изгоями назвал, доли наследства лишил, хотя отец наш, Святослав, на золотом киевском столе сидел. Святославичи должны по окраинам перебиваться да радоваться, что дозволяют на Руси жить...

   — Давид Смоленск получил, — попробовал возразить Ярослав. — Мономах дал его!