мономиф

Но для овладения массами (достижения одержимости) этого еще недостаточно. Необходимо изложить теорию в форме программы, плана конкретных действий, направленных на осуществление глубочайших человеческих желаний. Мы знаем, что «глубочайшие» желания психоанализ традиционно считает асоциальными. Это как будто не согласуется с планом построения общества братства и справедливости (то есть общества высокой сознательности, высокой социальности). Но идея создания совершенного общества автоматически возрождает архетипическую идею возврата к истокам, к утраченному раю, к золотому веку. А золотой век, как мы скоро увидим, отличает не только свобода от нужды²²⁰, но и свобода от социальных запретов.

Здесь мы впервые столкнулись с тем, о чем всегда смутно догадывались — марксизм в России был не экономическим учением, но скорее религиозным культом. Он имел такое же отношение к экономическим наукам, как немецкий национал-социализм к антропологии. Именно примитивная (архаическая) идеология и порождает фанатиков массовыми тиражами, а научная (или псевдонаучная) теория является в данном случае лишь весьма сомнительным прикрытием.

То, что на самом деле завладело в начале века душами масс, по сути было возрождением архетипического мифа о конце света и обновлении мира. «Маркс воспользовался одним из самых известных эсхатологических мифов средиземноморско-азиатского мира — мифом о справедливом герое-искупителе (в наше время это пролетариат), страдания которого призваны изменить онтологический статус мира»²²¹. Героическая миссия пролетариата заключалась в том, чтобы положить конец существующему времени, завершить историю, разрушить неправедный мир — и начать новую (неисторическую, вневременную) жизнь, то есть вернуть на грешную землю золотой век (рай, время оно, первовремя, правремя)²²². Время, когда деревья были большими, природа — дружественной, а люди — бессмертными.

В этнологии подобные движения называются милленаризмом²²³. В узком смысле милленаризм — это учение о будущем тысячелетнем царстве Христа; более широко — совокупность идей о грядущем золотом веке. Строго говоря, практически любая система социальных идей обещает где-то в далеком будущем освобождение и благоденствие²²⁴. Но нас сейчас интересуют религиозные движения, заявляющие о близком конце света и последующем рае (непосредственно в этой жизни). Таковым было и раннее христианство. А как еще современники Иисуса могли понять слова своего учителя: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем»²²⁵. И почти те же слова повторил через два тысячелетия герой платоновской хроники «Впрок»: «я надеюсь, что коммунизм наступит скорее, чем пройдет наша жизнь»²²⁶.

Марксистский культ стал правопреемником христианского не только в том смысле, что его движущей силой стали отведенные от религии целепрегражденные сексуальные влечения. Важнейшую роль сыграла здесь и преемственность архетипической идеологии; но об этом мы еще будем говорить. Здесь хотелось бы лишь обратить внимание, что российский марксизм первых лет советской власти обращается непосредственно к архаической вере в скорый возврат золотого века — и это типично для него. Христос (в приведенной выше евангельской цитате) делает то же самое — но позднему христианству это уже чуждо.

Свидетельство Матфея о том, что кто-то из очевидцев казни Христа доживет до конца света, породило легенду о Вечном Жиде — чрезвычайно популярную, но, естественно, так и не ставшую канонической. Ожидаемое учениками Христа светопреставление не наступило; и если Жид действительно Вечный — то никогда и не наступит. Если, конечно, не разобраться с вечностью.