Monster in me (СИ)

Тело вмиг немеет, отказывается подчиняться и слушаться. Юнги кажется, будто грудь перетянуло железными обручами — не вдохнуть, не выдохнуть. Хочется кричать, но крик застрял в горле, клокочет, не прорывается дальше. Словно вмиг все остановилось. Юнги будто в вакууме, но он не надежный вовсе. Даже тут, стоя за его стенками, он все равно знает правду. Знает почему Ши Хека размазало по полу гостиной. Знает и отказывается принимать. «Не может быть», — шепчет одними губами Мин и, приложив нечеловеческие усилия, подходит к папе. Садится с ним рядом и не знает, что делать, что сказать, а главное, верить ли вообще. «Не может быть», - повторяет омега, обхватывает свои колени и прячет лицо. «Этого просто не может быть. Отец не умер. Он не может умереть. Так не бывает», — сам себе говорит Юнги и кусает руки. Но кажется, так бывает. И кажется, это правда, и пусть мозг Юнги эту правду не воспринимает, но отец умер. Отец убит. Правда впивается в кожу, рвет плоть на куски, кромсает омегу изнутри. Юнги резко сгибается, пытается вдохнуть, но будто давится своими же внутренностями. Захлебывается в собственной же крови. Юнги не плачет. Хочет. Очень. Может, немного бы отпустило, может, полегчало бы, да хоть дышать бы было легче. Но слезы высохли. Он просто сидит рядом с Ши Хеком, который то плачет, то смеется. У папы, кажется, помутнел рассудок. Дом заполняют люди. Много людей: кто они, откуда они, уже не имеет значения. Они обходят сидящего на полу Мина, берут папу под руки и подводят к дивану. Кажется, вызывают врачей. Обрывками Юнги слышит что-то о теле, то ли его привезут, то ли увезут, Мин не соображает. Вроде ловит информацию извне, но не принимает. Снова запирается в вакууме. Пытается договориться со своей болью. Но не выходит. Она жестокая. Жизнь - жестокая. Омегу не слушается собственное тело, что говорить о той силе, разносящей к чертям и превращающей в хаос нутро. Встает и с огромным усилием идет на кухню, выходит в сад, падает на колени перед деревом и, кажется, начинает понимать. Осознание того, что отец мертв, приходит медленно. Миллиметр за миллиметром пробирается под кожу. Реальность сперва окутывает, потом просачивается в поры, проходит внутрь, доходит до того самого пульсирующего сгустка и сжимает его со всей силы. Он честно пытается дышать, как рыба ловит ртом воздух. Не может. Юнги кажется, что в следующую секунду его разнесет так, что в живых никто не останется. Обнимает себя, пытается удержать. Ложится на сырую землю, бьет ее кулаками и отказывается отдавать ей отца. Он должен быть дома, должен пить чай, сидеть в гостиной и укоризненно качать головой, при виде рваных джинсов Юнги, а вместо этого его закопают. В эту сырую землю. Юнги не понимает, как такое может быть. Не понимает, насколько эгоистичными должны быть высшие силы, и насколько они слепые, что позволяют такому случиться. Как они могут молча смотреть на это? Как они могли такое допустить? Юнги кажется, что он кричит, требует ответы на свои вопросы, на самом деле Мин просто хрипит, комкает в руках грязь и пытается заверить себя, что это сон. Что он проснется. Совсем скоро. Но его не будят, сам он не просыпается. И спит вообще-то сейчас не он. Запах сырой после дождя земли забивается в легкие и словно доказывает, что это все реальность. Ненужная, мерзкая и черная реальность, которую Юнги отрицает.

Мина зовут в дом. Что-то у него спрашивают, но он не может даже головы повернуть. Но его требуют, так как Ши Хек не в состоянии решать хоть какие-то вопросы. Мин вползает в особняк, усиленно притворяется, что слушает секретаря отца, но ничего из того, что тот говорит, - ни про морг, ни про похороны - омега не понимает, скорее не пропускает в сознание. Ши Хек лежит на диване и будто спит, но глаза у него открыты. Ему вкололи успокоительное. Мин подходит к папе, берет в руки его ладонь и просит быть сильнее. Забавно, он просит кого-то быть сильнее, когда сам буквально расходится по швам, ходит, путаясь в свои ошметки, не может собрать себя воедино.