Monster in me (СИ)

Мину приходится поехать в морг с родственниками. Как единственному из семьи, кто на ногах. Он даже не знает, сказали ли Джину, что вообще там с Джином. Он просто кивает и следует к ждущей его машине. Уже в морге, смотря на бледное и так сильно любимое лицо, омега понимает, что нет, это точно не сон, и тут проснуться - не вариант, можно скорее уснуть навсегда. Он слышит, как за спиной обсуждают смерть отца, слышит имя того, кто это сделал. Юнги и так знает. Он это знал еще в тот момент, когда Ши Хек закричал. Сомнений быть не могло. Намджун убил его отца. Но Юнги не чувствует ничего. Сейчас все его чувства сконцентрированы вокруг боли от утраты, он оплакивает своего отца. Он хочет помнить его живым, но теперь перед глазами только бледное лицо с дырой во лбу. Кажется, этот образ никогда не исчезнет, кажется, если Юнги и это переживет, то до конца своих дней он будет помнить Чжуна именно таким — мертвым. От этой мысли хочется сдохнуть. Но нет — Юнги не умирает, так же стоит в морге, терпеливо слушает, что ему говорят эти люди, просто делающие свою работу.

Чжуна хоронят в закрытом гробу из-за того, что стреляли в лицо. На похоронах было почти все население города, несмотря на то, что произошло, и на то, как Чжун рискнул гражданами своей страны, президента в последний путь провожали все. У многих в памяти Чжун остался как политик, ведущий борьбу с коррупцией, и, конечно же, поднявший экономику. О его терках с картелем, закончившихся потерей его же жизни — решили не вспоминать. Ши Хек все время был под уколами, как только разум омеги прояснялся, он начинал выть и биться. Джин все время был рядом с ним, и он был единственным, кому Ши Хек позволял поддерживать себя, и вообще, на кого опирался. На похоронах его решили оставить в сознании, но передумали сразу же, увидев, что омегу невозможно оттащить с гроба мужа. После похорон Джин привез Ши Хека домой, Юнги вошел сразу за ними в пустой, казавшийся теперь таким чужим и таким холодным дом. Все родственники и знакомые, еще раз выразив соболезнования, покинули особняк, оставив там трех подавленных своим горем омег. Действие лекарств уже прошло, и Ши Хек сидел на диване, со стеклянным взглядом смотрел вперед и, кажется, даже не слушал Джина, пытающегося приободрить папу. Юнги попробовал подойти к папе и даже попросил его быть терпеливее. Но Ши Хек будто смотрит сквозь сына, встает и, сказав, что хочет полежать, поднимается наверх. Мин проходит на кухню за водой и оставляет Джина в гостиной. Потом Юнги долго стоит в саду, прижимает к груди вынутое из семейного альбома фото отца и сотый раз с ним прощается. Когда Мин возвращается в гостиную, то Джина он там не застает. Юнги отпустил прислугу и только сел на диван, как заметил спускающегося по лестнице Джина. На омеге лица не было. Он остановился напротив Мина, и Юнги видит, как брат крупно дрожит и шевелит губами, но Юнги не может разобрать, что он говорит.

— Что случилось? Что с тобой? — уже не контролируя свой голос, кричит Мин.

— Папа… Папа повесился, — говорит Джин и безвольной куклой оседает на пол.

Юнги срывается с места, бежит наверх и, ворвавшись в спальню родителей, застывает у порога. Джин был прав. Ши Хек повесился. На собственными руками сделанной из простыни веревке. Юнги кое-как стаскивает тело вниз и раз сто проверяет пульс. Омега мертв - сомнений нет. Но Юнги продолжает щупать пульс, продолжает просить его открыть глаза. Обещает быть «правильной» омегой, обещает любить и заботиться, лишь бы папа проснулся. Но Ши Хек не реагирует. Он уже сам все решил: он ушел за мужем, за тем, ради кого жил, и тем, кем вообще дышал. Мин закрывает лицо руками и кричит. Кричит, пока не срывает голос. Потом сидит на полу, покачивается и хрипит.

— Хватит, — хрипит омега. — Хватит. Я больше не вынесу.

Если раньше боль приходила и уходила, то теперь Мин Юнги и есть боль. Это все, что он чувствует. Сердца у Юнги больше нет. Оно пало жертвой этой бесчеловечной игры, стоящей жизни двух самых близких людей, и пеплом осыпалось на искромсанные внутренности.

Мин выходит из спальни, спускается вниз, требует Джина вызвать скорую. Потом Юнги идет в кабинет отца, достает из полки его пистолет, проверяет патроны: все восемь на месте, и, убрав оружие под рубашку, выходит за дверь.

«Я больше не могу. Я не знаю, за что мне это все. Я не знаю, в чем я виноват. Я не знаю, почему все так. Но я это закончу», — думает Юнги и заводит свою машину.