Monster in me (СИ)

Юнги поселили в одиночную камеру прямо в участке. Мин всю ночь не сомкнул глаз и постоянно просил воды. Уже восемь часов утра, а голова все так же раскалывается, и омега мечтает об обезболивающем и душе. Даже ненавидеть Намджуна нет сил. Всю ночь он борется с разрывающими его изнутри демонами. С одной стороны, ужасное физическое состояние после огромного количества выпитого алкоголя, с другой стороны, тупая боль и ноющая обида внутри окончательно разбили Юнги. Под ребрами будто кто-то скребется. Этот кто-то словно просит Юнги признать поражение, уговаривает его уже сдаться и пойти к альфе. Именно поэтому омега мысленно прикрывает уши, часто мотает головой и отказывается слушать себя. Он и так всю ночь уговаривал себя не думать ни о чем. Точнее, ни о ком. Потому что бессмысленно. Потому что все, что он и так делает все последнее время, это думает. А думы не помогают, наоборот, еще больше выворачивают израненную душу, приводят за собой приятные и не очень воспоминания и напрочь отбивают желание идти дальше. Юнги знает, что пересек черту. Он прекрасно это осознает. Он сам спровоцировал зверя, и тот загнал его в клетку. Когда Мин решил напиться и забыться в чужих руках, он думал, что Намджуна нет в городе, и тот не узнает, но, с другой стороны, Юнги все время его ждал. Постоянно оглядывался, искал в клубе. Мин и себе в этом не признается, но ему хотелось, чтобы альфа пришел. Хотелось, чтобы тот не позволил ему сделать то, что омега задумал. И он пришел. Мин думал, что Ким взбесится и даже руку на него поднимет за такое. Юнги прекрасно знает, какой альфа собственник, но тот его удивил. Опять. Он был вроде спокоен, не ругался, не матерился, а просто вызвал полицию и подкинул порошок. Мину смешно, но смеяться больно, будто мозг в голове превратился в жижу, и при каждом движении эта жижа бьется о стенки черепной коробки, и больно так, что рябит в глазах.

Юнги лежит на спине и изучает потрескавшуюся штукатурку на стенах и потолке. Он даже не меняет позы, когда входит альфа. Даже не смотрит в его сторону. Вычисляет его только по запаху. Король города решил навестить того, кого сам же и наказал. Намджуну можно все. Даже зайти в камеру к заключенному, хотя по уставу это не полагается. Альфа проходит к противоположной от омеги стене и опускается на скамью. Юнги выглядит паршиво. Он лохматый, измученный, с темными кругами под глазами: непонятно от размазанного карандаша или просто от того, что вымотался.

— Если ты пришел спросить, как мне спалось, то отлично. Можешь не беспокоиться, — говорит Мин и поворачивается лицом к стене. Намджуна не хочется ни видеть, ни слышать.

— Я пришел поговорить, — устало говорит Ким, словно и он не спал всю ночь. — Это единственное место, откуда тебе не сбежать. Так что тебе придется меня выслушать.

Юнги расковыривает в стене дыру пальцем и сам не понимает, почему под веками так сильно жжется. Словно кто-то раскрошил стекло и посыпал на глазницы. Ужасно хочется плакать. Хорошо, что он лежит спиной к альфе, Юнги не позволит ему увидеть его состояние. Омега устал. Так, как никогда до этого. Устал от борьбы с собой, от борьбы с альфой, от вечной борьбы дожить день до конца: лишь бы дотянуть до следующего, лишь бы положить голову на подушку, а потом заново, начать все снова, и все часы в сутках уговаривать себя не сломаться. Хотя хочется. Хочется расслабиться, отпустить себя, позволить этим стягивающим и удерживающим его чем-то целым узлам лопнуть, и растечься по полу кровавым месивом пропитанным болью. Такой сильной, что лучше не подходить - прошибет.

Юнги даже начинает нравиться тут, за решеткой. Можно лежать весь день, никого не видеть, не слышать, не иметь связей с внешним миром и тихо угасать. Раньше Мин боялся одиночества, бежал туда, где люди, а сейчас одиночество превратилось в верного друга, с которым можно не лгать, не притворяться и не скрывать своих чувств. Намджун, правда, продлиться одиночеству не позволил.

Снова пришел и снова вырывает Юнги из его объятий. Он всегда появляется вот так и за секунду разрушает все то, что успел отстроить омега в его отсутствии. А потом уходит. Оставляет после себя дымящиеся руины, что-то, что даже вблизи не напоминает уже Юнги, и уходит. И так раз за разом.

Мин сглатывает комок в горле, еще больше вжимается в стену и, стараясь не выдавать дрожь в голосе, говорит:

— Я бы тебе похлопал, вот только сил нет. Отличный был ход, я оценил. Каждый раз, когда я думаю, что ты больше уже не извратишься, ты меня удивляешь. Браво. Чего ты хочешь от меня? — голос у Юнги треснутый, прерывающийся.

— Тебя.

Намджун даже не задумывается, а Юнги больно кусает губу и часто-часто моргает, лишь бы не разрыдаться и не затопить все вокруг своими слезами. От каждого слова альфы хочется биться головой о стену и наконец пробить ее уже. Борьба внутри омеги вот-вот дойдет до пика, и его разнесет, тогда Юнги точно не соберет себя воедино.

Но Намджуну этого мало, он добивает: