– А теперь прошу меня извинить… – Никс нырнула под моей рукой, пытаясь ускользнуть.
Я двинулся вперед и прижал ее к стене. Если бы не легкое подрагивание ее подбородка, я бы мог поклясться, что она совершенно спокойна. Но ее выдала едва заметная дрожь, и я, воспользовавшись возможностью, приподнял ее лицо за этот самый подбородок и заставил посмотреть на меня.
– А как насчет поцелуя? – предложил я, спустил ладонь с ее талии к округлости крепких ягодиц и, сжав их, притянул ее ближе.
Мне не нравилась произошедшая между нами смена власти, и хотелось напомнить ей, кто здесь главный. Я чувствовал, как ее бедра подрагивают под моими пальцами от готовности и желания, а едва прижал ее ближе, эта дрожь передалась и мне. Ее тело было мягким, нежным, женственным. С формами, о которых я не имел права думать и должен был в упор не замечать, за что мне и платили.
Жар ее тела ощущался через одежду, и я, подавив стон, дернул ее за косу, заставляя запрокинуть голову и посмотреть на меня.
– Поцелуй будет считаться подходящей формой оплаты? – тихо проговорил я, скользя губами вдоль ее шеи.
Она промолчала, ее сердце бешено колотилось возле моего, моля о большем.
Я запрокинул голову, а потом набросился на ее губы в карающем поцелуе, презирая Эшлинг за то, что вызывала у меня страстное желание вкусить ее, и самого себя – за то, что поддался этому искушению.
Поцелуй был грубым, с зубами и языком, призванным унизить ее и напомнить, кто из нас двоих у руля.
Податливые и мягкие губы Эшлинг тотчас прильнули к моим. Она издала тихий стон, отвечая на каждое касание моего языка, будто мы трахали ими друг друга. Вцепилась пальцами в ворот моей рубашки, притягивая ближе. Я впился зубами в ее нижнюю губу, пока не треснула кожа и мой рот не наполнил металлический привкус ее теплой крови. Она напряглась, но не разорвала поцелуй.
Я высасывал ее кровь, вобрав в рот всю нижнюю губу, и она, как настоящий маленький монстр, позволила мне.
– Ты на вкус как пепельница, – промурлыкала она мне в губы.
Ее слова сочились змеиным ядом, но она продолжала жадно пожирать меня, отказываясь отпускать.
– Может, и так, но ты на вкус как доступная девка, мой самый нелюбимый тип женщин. – Я мрачно усмехнулся и сильнее прильнул к ее губам, целуя крепче, чувствуя вкус ее крови, слез и страданий и наслаждаясь ими, потому что все это принадлежало мне.
Такая чертовски соленая. Такая чертовски сладкая.
Я был возбужден. Возбужден так сильно, что всерьез рисковал взять ее прямо на операционном столе, на котором всего несколько минут назад она подлатала двух работающих на меня придурков. Я оторвался от ее губ и провел большим пальцем по щеке. Она пошатнулась вперед, потеряв равновесие. Я позволил ей припасть к моей груди, но не помог встать прямо.
– Теперь мы в расчете. – Я засунул кошелек обратно в карман и с удивлением заметил, что ее лицо было сухим, а его выражение спокойным, хотя я только что чувствовал ее слезы.
– О, ты думал, что сможешь расплатиться поцелуем вместо одиннадцати тысяч долларов, которые ты мне должен? Ох, господи… – она вцепилась в жемчуга на шее, демонстративно теребя их, как делала ее мать, – прошу прощения, мистер Бреннан. Я не принимаю оплату натурой. Это по части моего отца, и я очень сомневаюсь, что он будет заинтересован в том, что вы можете предложить. Я все же хотела бы получить деньги в День благодарения. Какой процент обычно берут ваши ростовщики? Сорок пять? Меня устраивает. А теперь желаю вам хорошего дня, мистер Бреннан. Всего доброго.
Пятая
Следующим утром на прикроватной тумбочке в моей спальне меня ждали одиннадцать тысяч долларов, сложенные толстой аккуратной стопкой и прижатые золотой пулей. Рядом лежал один пенни и записка, нацарапанная небрежным размашистым почерком.
Меня должно было повергнуть в ужас, что Сэм был рядом, в моей спальне, пока я крепко спала. Он мог вспороть мне горло, если бы захотел. Но вместо этого я ощутила, как по венам разлилось раскаленное добела возбуждение, пока я представляла, как его внушительная фигура отбрасывала тень на мое спящее тело, а его руки, способные переломать мои кости, словно тонкие веточки, оказались так близко к моему позвоночнику.
Он был совсем рядом, пока я спала в одной только тонкой ночнушке, разметав волосы по атласной подушке, и видела во сне, как лежу под его сокрушительной тяжестью, пока он занимается со мной любовью.
Я знала, что он не отправит вместо себя никого другого. Нет. Для этого не сгодился бы ни один из его солдат. Он бы ни за что не позволил им ко мне приблизиться. Сам он, конечно, вторгался в мое личное пространство, но я знала, что между нами существовали границы.
Неписаные правила, которые позволяли мне чувствовать себя в безопасности.
Я взяла в руки пулю – холодную, металлическую и оказавшуюся тяжелее, чем я ожидала, – и задумалась, держа ее в ладони.