Читаем Монстры полностью

                 Вот бедный коммунист                 Всю жизнь прожил не веря                 И прямо к его двери                 Явился тихий Христ                 За руку взял шутя                 И тот пошел рыдая                 Покорно как дитя                 Все время повторяя:                 Тебя же нет! —                 Есть, милый, есть! —                 Но ведь не было же. —                 Был, милый, был. —                 Но невидимый же. —                 Видимый, милый, видимый. —                 А что же я не видел? —                 Видел, милый, видел. —                 А как же так получилось? —                 А потому что ты, милый, злодей. —                 Да, да, злодей! Господи, какой же я злодей —Ладно, ладно. – Нет, нет, я злодей! злодей! злодей! – Хватит, хватит. – Нееет! Злодей! Я ужааасныыый злодей! Чудище! – Хвааатит! – страшно так.                 И тихо все                 На череп коня Он легко наступает                 Оттуда живая змея выползает                 И видит Его, и Он ей говорит:                 Где жало твое? – а она говорит:                 Вот жало мое! – и Он ей говорит:                 Храни же покуда! – она ж говорит:                 Храню во имя Твое. —                 И во спасение Всеобщее. – Он говорит                 Во Спасение, – соглашается она                 Мы всей деревней со свечами                 В полях бродили целу ночь                 И только собралися прочь                 Как раз Его и повстречали                 Он на кресте висел распятый                 Все зашепталися: Христос!                 И самый праведный из нас                 К нему приблизился смиренно                 Что, милый плачешь? чего ждешь? —                 Дождя бы нам! – и тут же дождь                 Посыпал<p>Апофатическая катафатика</p></span><span>1991Предуведомление

Не стоит как-то особо акцентировать внимание на неясности и даже в некоторой степени парадоксальности названия. Все станет понятно с первых же строк опусов этого сборника. Интересно, может быть, вспомнить в связи с этим, скажем, памятную Двайту-Адвайту Нгараджуны (или Рамануджи – вечно их путаю), а также идею существования-несуществования, Я – не Я, беспрестанно обнаруживающуюся в своей невозможности явиться в низменной реальности идеи коммунизма (в особенности, его первой стадии – социализма). Да и вообще, где та незыблемая точка, с которой можно было бы истинно сказать чему-либо или о чем-либо: да! или нет! Только, пожалуй, о себе, да и то о своей предполагаемо-интенциональной, а не субстациональной природе. Как, собственно, и было нам положено: не говори ничего, кроме: да-да, или нет-нет.

                 Вот и отцов мы воскресили                 В духовном смысле лишь, увы                 Но и то!                 Отцы! отцы! в чем ваша сила? —                 А в том, что мы уже мертвы                 И не подлежим изменениям согласно желаниям или нежеланиям нашего гипотетически-амбивалентного воскрешения или невоскрешения! —                 Так неужто ль это сила? —                 Это неместная сила, превосходящая сосуд вашего вмещения!                 Нас утро встречает, встречает                 Встречает, встречает река                 Над нами качели качает                 Точеная чья-то рука                 И шепот:                 Нас любит не первый, но третий                 Как метафизический факт                 Река тебя, милый, не встретит                 А утро нас встретит, но так                 Что как бы и не встретит                 Вышла страшная Ирина                 Даже не Ирина                 А скорей всего Марина                 Но и не Марина                 Обводила всех незрячим                 Взглядом полузрячим                 И кто был в округе зрячим                 Сразу стал незрячим                 Стали все родными вещи                 Как бы и не вещи                 И простой поступок вещий                 Приобрел зловещий                 Оттенок                 У нас                 В конце ХХ века
Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия