Читаем Монстры полностью

– А сейчас? – Иван Петрович резко вскинул правую руку с отползшим чуть-чуть вверх рукавом темно-синего с искоркой костюма, блеснувшей белой в слабую, еле заметную полоску жесткой рубашкой и обнажившимися большими медлительными швейцарскими часами. Задержался на них взглядом. Оправил рукав пиджака. Передернул плечами и поправил галстук. – Он в экспортном был? Людочка, задержи, родная, ненадолго. – И оборотился к худому невысокому, одетому в серый крупновязаный свитер с воротником под самое горло Георгию: – Пойдем, подождешь. – Положил крупную мясистую ладонь на костистое плечо приблизившегося к нему молодого человека. Тот инстинктивно отдернулся. – Извини, забыл.

Подошли к полкам застекленного шкафа, на которых расположились нехитрые дары благодарных посетителей – кубки, кавказский кинжал, испещренный чернеными узорами, женская фарфоровая фигура, деревянное изображение всадника на коне, попирающего дракона. Раскрашенные красными шрифтами грамоты и вымпелы, миниатюрные футбольные мячи и хоккейные клюшки. Георгий задержал взгляд на драконоборце. Разглядывание было прохладно и профессионально. Небольшая фигурка всадника в неком рыцарско-подобном ярко раскрашенном деревянном одеянии копьем опиралась о чешуйчатое, столь же ярко разрисованное, веселое и игривое улыбающееся чудище. Вокруг них висело слабое растворяющееся свечение. В глубину, в какое-то не ухватываемое взглядом смутное пространство, уходил узкий поток завихряющихся линий. Георгий сузил глаза и напрягся, пытаясь разглядеть, вернее, вчувствоваться в происходящее там, на неимоверной глубине, в месте образовавшегося провала.

– Все правильно, – Иван Петрович чуть подтолкнул Георгия, но тут же, вспомнив, отдернул руку.

Легким движением повернул одну из вертикальных секций шкафа. Она отошла в сторону, обнаружив вход в глубину соседнего неподозреваемого помещения. Георгий вздрогнул от неожиданности.

– Ну, ну. – Держа руку на расстоянии, Иван Петрович как бы изображал подталкивание. – Проходи.

За дверью, как обычно и бывает в подобных случаях, открывалась достаточно большая комната, стены которой сплошь покрывали книжные полки. Вернее, шкафы. За стеклами со сложно перекрещенными узкими темными рамами стояли книги, книги, книги. Кто их тут читает?

Дверь за спиной Георгия затворилась. Иван Петрович исчез. Как испарился. Возникло мгновенное паническое ощущение замкнутого помещения. Но так же стремительно и ушло. Георгий огляделся. За единственным большим окном слева виднелись смутные, разбегающиеся внизу, заснеженные, трогательные, незнамо как и зачем сохранившиеся патриархальные улочки Замоскворечья. Георгий подошел к окну. Оттуда лился слабый сероватый свет. Старые небольшие строения, опутанные легким свечением, приподнимались навстречу спускавшимся с серых шерстяных небес блеклым беловатым снежным нитям и подплывали снаружи к стеклу. Они спокойно покачивались. Были легко исследуемы и рассматриваемы. В одном из них в теплом желтоватом свете мелькнуло женское лицо. Потом второе. Они были одинаковы и загадочно улыбались. Склоняясь, обвивали друг друга прохладными обнаженными руками, бросая наружу быстрые лукавые взгляды. Георгий прильнул к стеклу, но видение исчезло. Домик опять оказался далеко-далеко внизу, размываем легким кружевным снегопадом. По улице вбок мелькнула ускользающая серая фигура. Вроде бы с бородой. Точно рассмотреть не было никакой возможности. Человек все время оборачивался и обращал острый пристальный взгляд наверх. Георгий приглядывался, приглядывался, почти выходя за пределы оконной рамы, прямо вываливаясь в серый покачивающийся сыроватый воздух начальной зимы. Было прохладно, зябко. Фигурка исчезла за дальним поворотом церковной ограды. Черная витая чугунная решетка, даже обметанная белыми мазками налетающего ветра и снега, все равно достаточно резко ударяла в глаза. Георгий откинулся от окна и прикрыл веки. Осторожно дотронулся до плечей, коснулся запястий и колен. Привычно поморщился. Отвернулся. Постоял. Засунул руки в карманы брюк. Нервными движениями подтянул их, но они мгновенно сползли назад. Покачал головой и направился вглубь комнаты.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия