Читаем Монстры полностью

Конечно, понятно, на что обратным способом намекает название. Однако же известность встречаемого на известных путях нисколько не снимает элемент чудовищности. Просто наше время сдвинуло границы распознаваемости, элиминировав зону сказки, присоединив ее к элементам явственного опыта, оставив в зоне неведомого уж и истинно неведомое. Конечно, встает вопрос: как себя вести при встрече с бывшим «неведомым» и как относиться к исторически-прошлым фактам опознания этой зоны как «неведомого». Но, вообще-то, с другой стороны, смесь «ведомого-неведомого» вряд ли может быть даже метафорически описана в терминах пространства, но лишь в терминах волновой интерференции. Что это значит? – поинтересуйтесь у специалистов. Но, в общем-то, все не так сложно, как может представляться само по себе, без культурного опосредования.

                 Юдифь крадется с головою                 С двумя, вернее, головами                 Они безумно меж собою                 Обмениваются словами:                 Теперь освободи мне место! —                 Да, да, я лишь твоя невеста                 Всего                 Иду!                 Ты – мальчик немецкий, ты многое помнишь                 Скажи, как по-вашему – Гитлер?                 Он мне отвечает: Быть может, Воронеж                 Быть может – козел, а быть может – и литр —                 Неведомого                 Ты многое знаешь, ты мудр как змея                 Но все-тки мудрее тебя буду я                 Я знаю его истинное имя! —                 Какое? —                 Какое надо, такое и знаю! —                 Скажи! —                 Нет, это либо сам знаешь, либо нет                 Вот кукла у мамы в руках засыпает                 Уснул паровозик у папы в руках                 И мы притворимся, что мы засыпаем                 А сами на длинных прозрачных ногах —                 Шмыг                 И в черную точечку слева на кухне                 Легко просочимся, как капля на уд                 Насаженная                 И вскинем лохмотья, и филином ухнем                 И синие зубы покажем и тут                 Сами забьемся в ужасе                 И назад-назад-назад                 Пока не забудемся<p>Уродцы</p>1995Предуведомление

Конечно, нынче, среди доминирующей идеологии «политикал корректнесс», писать об уродцах, даже поминать само слово «уродцы» – не корректно. Нынче людей с любым родом ущерба, особенно в странах западной культуры, принимают как вполне равноправных членов человеческого общежития, правда, с небольшим отставанием, что только придает им большие права в социальной сфере. Тем более, как представляется, они есть плоды если не наших грехов, то нашей деятельности и вообще, бытия.

Но есть еще, вернее, еще остаются рудименты древнего сознания, представляющие уродства как знаки темного и враждебного чистой человечности мира. Мы, конечно же, не сторонники этого, но просто пытаемся отразить подобные феномены.

* * *

Уродцы бывают разные – коротконогие, из ушей гной течет, а может и не течь, а просто сам побежит, побежит, споткнулся да и беседку завалил

* * *

А бывают и более спокойные уродцы – сидят, сидят, потом вроде смотришь – подтекает! потом смотришь – и весь раскис, но это нечасто

* * *

Да что мы знаем про уродцев? – если внимательно присмотреться, так их вообще нет! – Уж так-то и нет! – Нет! – Уж так-то и нет! – Так и нет! – А что это ты их так защищаешь? – Кого? их же нет! —

Кого нет? – Уродцев! – А что же тогда ты их защищаешь? – Так ведь существует мнение, что они есть! – А твое мнение? – А мое мнение, что их надо защищать, даже если их и нет! – А зачем? – Так ведь обижают их! – И тебе обидно? – Обидно! – Как обиженному уродцу? – О чем ты? – Да так, ни о чем

* * *

А бывают и нравственные уродцы, в них тоже подтекает, но в размерах они, вроде бы, не уменьшаются

* * *

Я видел как уродец плакал, у него текли слезы, но тоже какие-то уродские, кривые

* * *

Уродцы, как правило, начинают гнить и подтекать с левой стороны, в то время как любой нормальный человек – с правой

* * *

Надо сказать, что дело об уродцах ведется от древнейших времен, но до сих пор не могут обнаружить начального момента, дальше теории о сырости не продвинулись

* * *

Дело в том, что уродцы не так уж легко и сразу самоопределились, как это кажется; иногда смотришь – уродец! а иногда и пытливый взгляд зачастую не различает! ан вон оно идет через самоназначение

* * *

По сути дела, человеческая порода (я не говорю: природа) если не уродлива, то потенциально всегда чревата выделениями из себя такого альтерэгного уродца, и, если не остановят ее, тут же забирает назад и снова

* * *

А многие уродцы наоборот – не знают, что они – уродцы! а мы им тоже не скажем! а скажем – так ведь все равно не поверят

* * *
Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия