Монстры

Сдергивает она рогожку, и все ахнули, назад отпрянули, губы у всех задрожали, кто-то выдохнул: Господи! – под рогожей на дне возка лежали они – двое молодых, девушка и юноша, муж ее. Белые, холодные, нетронутые, только по красному пятнышку, цветочку на груди у каждого, да легкая синева под носом, да чуть вздернутая верхняя губка над выглядывающим клыком у каждого. А-а-а! – вырвалось разом у всех, и она упала прямо на снег у возка

                 Она к возочку подступает
                 И чует холод адовый
                 Народ пред нею расступается
                 Народ ее угадывает
                 Как таковую

Она чуть отшатывается, оглядывается, закутывается теснее в платок, приближается, приближается, и падает в обморок прямо на снег у возка

                 Она к возочку подступает
                 Она рогожку поднимает
                 А там, а там, о, Господи —
                 Она, она, не понимает
                 Она, она, да, понимает
                 Нет, нет, она не понимает
                 Не понимает, не понимает
                 Нет, нет, она все понимает
                 Все понимает, понимает
                 И все же нет, не понимает
                 и не понимает, и не понимает
                 и все-все-все понимает
                 Не понимает, Господи!
                 А там холодные до остуди
                 Абсолютной
                 Лежат родные обнаженные
                 С одной кровинкой алою
                 Как кислотою обожженные
                 Она, она узнала их
                 Родимых

Обратимые полуметаморфозы

1992

Предуведомление

Обратимость полуметаморфоз является свидетельством некой потери классически-понимаемого (как положительного) иммунитета, фазовости перехода и его обратимости. Ну, наше время, известно, гомогенизирует пространства (социальные, экономические, информационные, культурные и пр.) посредством обживания, конституирования и интенсифицирования манипулятивно-коммуникационной сферы, так что метаморфозы в пределах артикуляционной зоны (раньше мыслившаяся как истинно соотносящаяся с референтной зоной) становятся все более жестовой практикой, сами по себе потеряв обязательное соотнесение с привычными референтами, но просто включая их ареал возможных корреляций и мерцающего контекста. В то же время языковая практика если и не порождает новые референтные сущности, то, во всяком случае, обнаруживает некоторые иные (вернее, иное), либо новые связи между привычными, либо просто переносит акцентацию.

                 Принесли корзиночку волчат
                 Клетчатых
                 Они бьются, плачут и рычат
                 Свиваясь
                 Напущу-ка красненьких крольчат
                 Пусть уж поклюют их как хотят
                 А то пусть все будет тут как есть
                 Этот поклюет, а этот съест
                 Тут
                 Друг друга —
                 Жизнь в пределах естественных самоограничительного
                                                                   потребления

                 Вот наши встали и пошли
                 Да руки и поотвалились
                 Они ж руками обросли
                 Нашими
                 Глазами нашими налились
                 Сполна
                 Явился новый образ чуда —
                 И ведь из нас! ведь не откуда-то
                 Там
                 Из другого места какого
                 А прямо здесь, среди нас, и в обилии нам почти близком

                 Как приятно стоять одиноким в лесу
                 Изымая неистовый запах
                 Взять у волка слезу, золотую осу
                 Прочувствовать
                 Позаимствовать задние лапы
                 У зайцевидного
                 И вернуться в свой обыкновенный
                 Дом
                 Быть неузнанным, узнанным, пленным
                 Быть

                 Когда мысль со страданием отлепляется от мозга
                 И летит с открытою вовне раною отделения
                 Присоединяя к себе по дороге разные мелочи от других
                 Как если бы волк – муравьиную юшку и грибную прелесть
                 Так вот тогда-то отдельно от всего и думается:
                 Мне многое о многом нечего сказать