Читаем Монстры полностью

                 Он белым лебедем летал                 И все земли не доставал                 Ногой                 Но поднатужился немножко                 И вытянул худую ножку                 И только лишь земли коснулся                 Она вдруг красной оказалась                 И сам он тут же оказался                 Безумно красным – а казалось                 Что вечно Белый                 Вот Николай – он Белый Царь                 Распутин – он Царь Красный                 А Петр Первый – Белый Царь                 Но он же и Царь Красный                 А вот Небесный, скажем, Царь —                 Ни белый и ни красный                 А я вот белый, я вот красный                 Да вот еще не Царь                 Но скоро, скоро                 Белый Царь – он белый, белый                 От небес до самых пят                 А и к нему приходишь смелый                 А и поворачиваешь назад                 А и не хочу так жить!                 А и пулю вот держи!                 Из сердца вынь да закуси                 Красненькую

Пришел Белый Царь к Царю Красному и говорит

Белый Царь: Кто ты есть, в какой точке основания бытия предположенного быть явленному во времени и пространстве искажающих положен ты от века, что не случайным сцеплением событий и следствий побочных самообразующихся видимостью глаза обманывающей соткался из воздуха?

– А энергией, по всем этим основаниям пространственно-расположенным и во времени раскрывающимся, без меня лишь безвольно-созерцательной схемой идеального инопространства возможного, не достигающего времен исполнения, положен я быть, растекаясь оживляя, – отвечал ему Красный Царь

Белый Царь: А в чем есть свидетельство нелукавое истинности точки отправления поползновений твоих, объявляющихся в дрожании и трепете, искривляющем кристаллические контуры бытия идеально предположенного?

– А в самой возможности бесстыдного вопрошания твоего из точки свершенного результата, по причине произведенности такового, тебя в некой срединной точке утверждающего, на отрезке значимом пути моего неведомого, – отвечал ему Красный Царь

Белый Царь: А где свидетельство правильности пути тобой избранного, концом своим неведомое глазу и сердцу имеющее?

– А в самом наличии моем неотменяемом и тем самым полагающем неизбывное наличие меня в сути моей объявленной и допущенной, дабы быть разрешенной именно таким образом, а не иным, что было бы возможно только при отсутствии моем, нам не данном и возможное предположение о том оставляющем быть в чистой возможности созерцания непродвинутого и реальность некапнутого, отсутствием меня для мира таким образом явленного обеспложенным

                 Вот Рейган – это Белый Царь                 А Брежнев – был Царь Красный                 А Миттеран – он Белый Царь                 Но он же и Царь Красный                 А вот Небесный, скажем, Царь —                 Ни белый и ни красный                 А я вот белый, я вот красный                 Да вот еще не Царь                 Но скоро, скоро                 Пожарный почву прокопал                 До самого Китая                 На площади Тяньяньмыня                 Выходит – и упал                 Что, милый, на тебе лица                 Нет? что случилось, милый?                 Он весь дрожит: Там Желтый Царь                 Непостижимой силой                 Правит                 Нас в расчет не беря                 Вот в Африке Черной проездом я был                 И Черную Африку там полюбил                 Какая ты черная! – я восклицал                 И Черный навстречу выходит мне Царь                 В постель меня черную Черный ведет                 И черным по белому телу ведет                 Пальцем

Белый Царь: Да, но и лошади, зайцы, кролики, быки, коровы, козы, овцы, агнцы, кошки, собаки, воробьи, голуби, соловьи, стрекозы, бабочки, олени, зебры, лани, верблюды, слоны, тапиры, коалы, пингвины, павлины, глухари, фазаны, окуни, карпы, дельфины, киты, моржи, тюлени, бегемоты, ящерицы, ежи, ласточки, снегири, попугаи, какаду, фламинго, чау-чау, сенбернары, пуделя, болонки, белуги, осетры, лососи, селедки, белки, куницы, соболя, выхухоли, обезьяны, мартышки, саламандры, петухи, куры, гуси, утки и лебеди разные

– Но и змеи, жуки, пауки, волки, тигры, львы, лисицы, волчицы, шакалы, гиены, тарантулы, скорпионы, хорьки, зверьки, вороны, ястребы, орлы, акулы, каракулы, пираньи, щуки, тараканы, мыши, летучие мыши, крысы, удавы, кобры, медведи, леопарды, немецкие овчарки, микробы, вирусы, крокодилы, аллигаторы, вараны, бараны, драконы, кентавры, ихтиозавры, стрикозавры, чудища, юдища, лешие, вурдалаки, вампиры, сатиры, оборотни, медузы, кощеи бессмертные, – отвечал ему Красный Царь

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия