Монстры Лавкрафта

Пришла пора возвращаться. Внутри пещеры он увидел Эхо, посвежевшую и приведенную в порядок мамой. Она обнимала Куинни и пела ей пробуждающую песню: «Всю ночь всю ночь всю ночь…»

Верн нашел свой кусок стали – сплющенный рычаг длиной в два фута – и пошел к яме с золой, убрал шиферное покрытие и вытащил цилиндр из фольги. Затем снова закрыл отверстие и принес форель туда, где его ждали Эхо с мамой.

Он подумал, что мама выглядела более уставшей, чем вчера, но Эхо была счастлива как никогда. Ей нравился вкус копченой в фольге форели, но больше всего она любила предвкушать, как она ее съест. Барабанила пальцами по скрещенным ногам, улыбалась и тихо бормотала свою песню: «Всю ночь всю ночь…»

– Спасибо, Верн, – поблагодарила мама, когда он передал ей пакет. – Ты хорошо спал?

– Эхо что-то слышала, – ответил он. – Чуть не проснулась.

– Я знаю. – Мама достала из пояса единственный металлический нож, который у них был, и поделила рыбу. Ее пояс держал штаны, сшитые из старого прогнившего брезента, который они нашли в лесу. Если в скором времени они не найдут еще ткани, им придется разгуливать голышом.

Эхо бы это не понравилось. У нее должна быть разноцветная одежда – куски разной ткани, скрепленные булавками, кусочками проводов, бумажными скрепками и чем попало еще. Она бы стала пронзительно кричать, если бы ей пришлось ходить голышом.

– Она о чем-то хочет нам рассказать, – продолжил Верн.

– О Старцах?

– Не знаю. Думаешь, нам стоит попытаться это выяснить?

– Может быть. Когда-то давно я слышала, что они превращают участки таких лесов, как этот, в заповедники и держат там разных животных, которые могут быть опасными для нас. Они могут ввозить туда медведей гризли, серых волков и пантер. Раньше здесь обитали волки и пантеры.

– Я знаю, – ответил Верн. Но на самом деле он не знал и не станет спрашивать. Фраза «когда-то давно я слышала» означала, что это ей рассказал муж. Лучше никогда не произносить его имя, иначе это горе повысит уровень их эмоций, а такое сильное чувство было настолько чуждо Старикам, что они могли обнаружить его на довольно большом расстоянии.

Его отец много чего знал – историю, естественные науки, музыку, математику и астрономию. Он слишком много знал о звездах. Слишком много знал обо всем. И сколько горя принесло им это знание… Верн отбросил эти мысли.

Но мама помнила кое-что из того, что знал ее муж. Он рассказал ей о пещерах в этой части гор, где прятались выжившие из племени Чероки, когда солдаты пришли, чтобы выгнать их, изнасиловать, убить и сжечь. Тех, кто не спрятался в пещерах, отправляли на Дорогу слез,[51] где они были вынуждены страдать и умирать на западной границе. Верн находил их следы и останки в пещере. Розовый кремниевый нож стал для него особенно ценным.

Когда они сели есть рыбу, Куинни выбежала из пещеры. Она разведает территорию, забравшись дальше Верна, а затем вернется, чтобы поесть. Потребовалось немало времени, чтобы примирить ее с этим порядком, но им нужен был караульный в это время. Когда Эхо ела, она не могла сосредоточиться ни на чем другом, пока не заканчивала ритуал с завтраком. Когда Куинни вернется, Верн скормит ей копченого опоссума, закопанного в яме с золой. Теперь он передал маме и сестре банку с водой из ручья. Они попили воды, затем обе умыли руки и лица. Эхо в точности копировала каждое мамино движение.

Верна ждали дела. Ему нужно было сделать новые ловушки из любого эластичного материала, какой он сможет найти. У него уже был значительный запас – в лесу было полным-полно выброшенных вещей и мусора, который для их семьи был на вес золота. Верну также нужно было сложить дрова, чтобы они высохли и хорошо горели, и приспособить грубо сделанные орудия для копания и очистки. Но его беспокоило то, что могла узнать Эхо. Это было подходящее время для разговора с ней – после еды она была спокойна и открыта.

Он подсел на земляной пол и медленно начал:

– Эхо?

Она покачала головой, не желая на него смотреть. Иногда она стеснялась идти на контакт, а иногда будто кокетливо дразнила его, но, разумеется, на самом деле она даже не была на это способна.

– Эхо?

Верн продолжал повторять ее имя, пока она не посмотрела на него. Она взглянула на него своими ярко-серыми глазами и больше их не отводила.

– Сломанная грязь. Помнишь? Грязь сломанная. Помнишь?

Да, она помнила. Она никогда ничего не забывала. Но добиться, чтобы она рассказала о чем-то конкретном, что случилось в прошлом, было сложно, потому что она не знала, что такое прошлое. Все для нее происходило здесь и сейчас.

– Сломанная грязь, – снова сказал Верн, и, как это ни странно, она повторила за ним эту фразу – три раза подряд.

– Что значит «сломанная грязь»?

Эту фразу она тоже повторяла какое-то время, а затем сама остановилась.

– Иди. Иди сломанная грязь.

– Где это?

Этот вопрос не имел для нее никакого значения, и Верн пожалел, что задал его. Иногда, когда слова не имели смысла, Эхо погружалась в зловещую тишину и сидела часами, не разговаривая и не двигаясь.