Монстры Лавкрафта

Поэтому если волнистая линия означала ручей, то окружающие означали берега. А неровные круги и другие линии – кусты и траву.

Если не учитывать того, что Эхо не могла оперировать абстрактными символами. Она всегда направляла руку Верна, чтобы он рисовал контуры увиденных ею образов настолько точно, насколько это можно было сделать на песке. Поэтому он мог неправильно понять ее рисунок, и тогда эти разделенные точки представляли собой реалистичное изображение чего-то, чего он не мог узнать.

Или…

Или это был реалистичный эскиз того образа, который был у нее в голове.

Возможно, этот образ пришел к ней точно в таком же виде, как и было нарисовано на песке, – схематичная диаграмма какого-то места. В таком случае он должен был прийти к ней как сообщение, но точно не от Стариков и не от их рабов. Их аура погубила бы Эхо. Она села бы лицом к стене пещеры, сжала колени и зарыдала.

Верн посмотрел на нее, защищенную в маминых руках и наблюдающую за ним. Она не была напугана.

Сообщение пришло от чего-то или кого-то, кого они не знали. От какой-то сущности, которая искала восприимчивый разум и наткнулась на Эхо.

Это был не первый случай, когда Эхо проявляла экстрасенсорные способности. Такое явление считалось довольно распространенным среди аутистов, даже до появления Стариков. Это проявлялось в большей или меньшей степени, в зависимости от личности, и обеспечивало связь между людьми. Какие-то люди или группа людей пытались выйти на контакт только с Эхо или со всей семьей через нее.

Верн снова посмотрел на рисунок. Может, это была карта? А эти разделенные черточки означали определенное место? Но он не мог спросить об этом у Эхо. Слово «место» для нее ничего не значило. Если бы она оказалась в том месте, которое она нарисовала, она вряд ли смогла бы его узнать. Там было бы слишком много деталей, и она бы не увидела никакого сходства с черточками на песке.

Но если предположить, что это телепатическое существо, кем бы оно ни было, действительно передало ей изображение карты, и если предположить, что Верн правильно понял пробелы в волнообразной линии, то откуда отправитель мог знать, что нужно включить в эту схему образ «слишком яркого»? Телепату нужно было бы досконально знать разум Эхо и понимать, каким образом она ощущает вещи и реагирует на них. Но это было бы невозможно сделать без ее ведома, а если бы она почувствовала, что кто-то роется у нее в голове, то ее страх и трепет насторожили бы ее брата и маму.

Впрочем, если телепат понимал, с каким разумом взаимодействует, ему не обязательно нужно было тщательно изучать ее. Если он, она или оно знали, что такое аутизм, и имели опыт общения с такими людьми, то знали бы, как с ними взаимодействовать и как передавать информацию, не причиняя страданий этому человеку. Эхо была возбуждена – она бормотала во сне, реагировала на импульсы, но не страдала. Пока телепат не угрожал… Но его дальнейшие намерения могли и не быть доброжелательными.

Значит, если предположить, что его первые догадки были не беспочвенны, получалось, что какое-то существо пыталось специально выйти на контакт с их семьей или по крайней мере с Эхо, для чего передало ей карту, пусть и с ограниченными географическими данными. Возможно, оно передало только то, что Эхо, по его оценкам, сможет понять и передать.

Но почему оно так сделало? Хотело, чтобы их семья пришла в место, указанное на карте?

Он провел рукой над рисунком и посмотрел на Эхо. У нее был решительный взгляд. Верн спросил:

– Идти сюда?

Она долгое время не отвечала, а затем вместо ответа запела одну из своих песен: «Всю ночь всю ночь всю ночь…»

– Куинни, поиграй с Эхо, – сказал Верн. Большая черная собака поднялась, подошла к его сестре, уткнулась носом ей в локоть и какое-то время смиренно стояла, пока девочка ее гладила. Это был один из способов разорвать эту цепочку повторений, но он не всегда срабатывал.

Верн понял, что Эхо ушла от его вопроса, потому что «сюда» значило для нее не место, представленное на рисунке, а сам песок. Эхо не хотела сесть в круг песка и разрушить свой рисунок – она всегда была довольна собой, когда ей удавалось направить Верна, чтобы он нарисовал рисунок, который был у нее в голове.

Она никогда не смогла бы сказать: «Да, давай отправимся в то место, карту которого мы нарисовали; что-то хочет, чтобы мы были там, и это очень важно». Такие желанные предложения Верн говорил сам себе, стремясь понять, и то, что он представил это себе, означало, что он потерял терпение.