Монстры Лавкрафта

Затем наступила пора Охотнику спускаться на поверхность. Маяк был установлен и уже показал свою целесообразность – телепат с Терры получил гораздо более четкие изображения Охотника, а Штурман доложил, что вся семья двигалась в сторону плато. Он предложил перенастроить приемопередатчики маяка, чтобы получить доступ к энергии, используемой Старцами для искажения пространства и времени. Мы могли сделать это, не попав в их поле зрения, потому что энергии было в избытке и ее расход почти никак не отслеживался.

– Это займет слишком много времени, – заметил я. – Шогготы уже близко или нет?

Штурман некоторое время смотрел на свои экраны, а затем согласился.

Охотник ушла в камеру с входными Вратами. Она обновила свой халат и сделала свои длинные волосы более яркими. Мы с Доктором переглянулись. Несмотря на то что наша сестра уверенно вошла в камеру обмена, мы знали, что она тоже переживает самые страшные опасения. Она опускалась на территорию Старцев и впитывала в себя ужас, который ощущали перед ними Уцелевшие, сумевшие выжить на грани их равнодушной рациональности, и видели то, что те причинили.

Мы проверили связь, и Охотник сообщила, что хорошо меня слышит.

– Отлично, – сказал я, – ты должна отметить момент времени для Штурмана и Корабля. С предельной точностью.

– Я знаю, – она говорила решительно, но ее голос немного дрожал. Лишь слегка, но он выдавал ее волнение. Я посмотрел на Доктора. Та тоже была обеспокоена, но храбро улыбалась, давая мне понять, что потеря сознания Охотнику не грозит.

Казалось, мы ждали ее очень долго. Но теперь я думаю, что это нам только казалось.

Охотник встала прямо, расправив плечи. Ее глаза светились ярче, чем когда-либо. Она убрала руки с боков и положила их на столбы Врат. Затем скомандовала: «Сейчас». И я никогда не забуду, как она произнесла это слово.

Услышав ее, Корабль активировал маяк и приветственную блестящую стену Врат, в точности как мы и предполагали.

5

Верн был уверен, что не сможет добраться до нее вовремя. Он бежал так быстро, как мог, но, несмотря на то что движения Эхо выходили неслаженными и она не могла долго идти по прямой, у нее было большое преимущество во времени. Она пела свою песню о блестящей стене, и, возможно, это ее замедляло. Тем не менее, когда он поймал ее всего за несколько мгновений до падения, которое стало бы для нее смертельным, и повалил ее на траву, ему пришлось применить всю свою силу, чтобы не дать ей вырваться. Она сопротивлялась, рыдала и била Верна. Ее лицо покраснело и покрылось слезами, но, отдышавшись, она тут же запела свою песню: «Блестя-я-ящая, блестящая, блестящая…» Мама тоже заплакала, испустив крик, полный горя и ужаса, – он остудил Верна, взмокшего от такой физической нагрузки.

И в разгар всей суматохи мимо них пробежала Куинни и спрыгнула вниз. Верн едва успел повернуть голову и проследить за ее полетом – она просто пронеслась мимо него и поющей Эхо и рванула в пропасть с края утеса, словно прыгнув в озеро, чтобы принести палку.

Наконец он смог повернуть Эхо на спину. Он опустился перед ней на колени, прижав ими ее плечи. Сестра озадаченно и с грустью глянула на него.

– Блестя-я-ящая, – протянула она.

А потом это стало видно и Верну. Оно стояло (или парило) прямо на краю обрыва – прямоугольник, мерцающий бело-голубым светом. Испещренный разноцветными крапинами, он сплетался со сверкающими потоками, которые пульсировали серебряным, фиолетовым и красно-оранжевым. Судя по всему, оно было способно производить звук – на нем располагалось небольшое звуковое устройство, или же щелчок и шипение статического электричества, – но оно оставалось устрашающе безмолвным. Верн не чувствовал никакого тепла, что испускал бы этот объект, который Эхо называла стеной.

Он отпустил сестру, поставил ее на ноги и крепко сжал. Она уже не отталкивала его и не пыталась убежать. Она стояла завороженная перепадами и блеском переплетенных объектов на, как казалось, ровной поверхности. Она даже устроилась в объятиях брата, как часто делала на руках у мамы.

Мама встала у Верна за спиной, положив руки на плечи, и они втроем стояли в крепких объятиях. Верн хотел что-то сказать ей, но не мог.

Девушка, вышедшая из Блестящей стены Эхо, во многом походила на нее. Худая, с бледной, будто фарфоровой, кожей и светлыми волосами, пусть и не такими спутанными, как у Эхо. На них были такие же воздушные завитки – они развевались над ней. Ее белый халат притягивал солнечный свет, окрашиваясь в едва различимые оттенки желтого и синего.

Затем она заговорила. У нее был звонкий высокий голос, а ее слова звучали как колокольчики.

– Вы будете рады уйти отсюда. Шогготы рядом. У нас мало времени, прежде чем Врата закроются.

Эхо радостно засмеялась. Верн ничего не мог сказать, а мама дрожащим, но решительным голосом спросила:

– Кто вы?

– Я Охотник. Эхо знает, кто я. Вы сами видите, что она не боится. Вы должны пойти с нами. Сейчас. Они нас почти догнали.