Монстры Лавкрафта

– Корабль сделал их видимыми для тебя и твоей мамы. Иначе вы, вероятно, и не вошли бы в них.

Какое-то время мальчик молчал. Затем сказал:

– Спасибо, что спасли нас. Спасибо, что спасли наши жизни.

– Это наша миссия. В мире, куда мы направляемся, спрятаны другие Уцелевшие, похожие на вас. Мы их тоже спасли. Альянс пытается сохранить как можно больше разных видов. Большая часть из них не похожа на нас, – я не мог не улыбнуться. – Некоторые выглядят совсем иначе.

– Ваша команда спасла много Уцелевших?

– Только вашу семью, – ответил я. – Мы все переживали, потому что у нас не было подобного опыта. Мы еще юные.

– Что вы имеете в виду?

– С точки зрения временных циклов Терры, мне пятнадцать лет, Доктору – четырнадцать, Штурману – двенадцать, а Охотнику – десять. Мы сироты. Уцелевшие, как и вы. Наш дом был уничтожен, а нас спасли, хотя наш побег был продуман не так тщательно, как ваш.

Верн задумался, затем покачал головой.

– Почему эта ваша Великая Раса отправляет на такие миссии детей? Это, кажется, не очень хорошо.

– Если бы мы были взрослыми и мыслили усложненными моделями, как это делают более пожилые существа, Старцам было бы гораздо легче нас обнаружить. Но они не так хорошо настроены на мыслительные модели детей или животных. Или аутистов.

– Мне сложно это понять, – заметил Верн.

– Разве здесь вам не лучше, чем на Терре?

– Лучше. Мы можем теперь разбудить маму?

– Ей нужно поспать подольше. Ее разум истощен сильнее, потому что мир, в котором она столько прожила, теперь для нее совершенно неузнаваем. Ей понадобится больше времени, чтобы восстановиться.

– У меня была сестра, младше Эхо, – сказал Верн. – Ее звали Марта. Старцы уничтожили ее в тот же день, когда убили отца. Мы не могли произнести ее имя, потому что иначе стали бы плакать и слишком сильно расстроились. Это было небезопасно.

Корабль зашумел, что свидетельствовало о том, что мама проснулась.

* * *

Она сидела в большом плюшевом кресле в форме полумесяца рядом с отсеком глубокого сна. Куинни с царственным видом сидела рядом с ней. По их виду казалось, будто они давали аудиенцию. Мамин халат был сшит из более мягкого материала, чем халаты Верна и Эхо, к тому же он был темнее – спокойного синего цвета. Его подол накрывал лапы Куинни. Когда мама увидела Верна, Эхо и весь экипаж, пришедший поприветствовать ее, она засмеялась и заплакала. На ее лице сменялись разные выражения, и Верн видел, что она совсем запуталась.

Но она была счастлива.

– О, дети! – воскликнула она. – Как вы здорово выглядите! Вы все так одеты! Здесь намечается вечеринка?

– Не знаю, – ответил Верн.

Корабль объявил, что празднование состоится через два часа в большом конференц-отсеке.

– Приглашены вы все. Пожалуйста, приходите. Я горжусь, что познакомился с вами.

– А мы все безмерно гордимся Охотником, – добавил я. – Она сделала то, что не смогли бы сделать другие.

– Я ужасно благодарен, – сказал ей Верн. – Охотник – твое настоящее имя?

– Если переводить мое имя на английский, то оно будет звучать как-то вроде Инанна, – сказал я.

Верн попытался его произнести.

– Охотник, – позвал я сестру, – скажи Верну, как тебя зовут.

– Секунду, – отозвалась она, взмахнув рукой в воздухе. Ее лоб наморщился, и мы поняли, что она уловила что-то, вероятно, очень отдаленное, но мы не могли знать, что именно.

Нам запрещено любить, мы квакаем и воем Кейтлин Р. Кирнан

Вот как все обстояло: ночь, через час после сумерек, июньское полнолуние, последняя излучина реки Касл-Нек извергала лиманы, соленые болота и песчаные валы, которые, в свою очередь, были известны как бухта Эссекс и Инсмутская гавань. Лавкрафт назвал эту реку Мануксет, но на самом деле она называлась не так. Это было слово-гибрид, образованное от алгонкинского «ман», что значит «остров», и «уксет» – то есть «в самой широкой части реки». Это не так уж неточно – ибо в этом месте Касл-Нек не претендует на то, чтобы называться рекой, а представляет собой лишь вялую мешанину из мелких ручьев, топей, непроходимых участков болот, дюн и густых лесистых островков, предваряющих бухту Эссекс (другими словами, Инсмутскую гавань). В эту ночь в июне 1920 года луна только-только прояснила горизонт и теперь низко светила красным через Атлантический океан за бухту Ипсвич. Свет этой луны приводил в дрожь мужчин и женщин, не привыкших к гниющему морскому порту Инсмута. Им хотелось отвернуться, потому что она была похожа на око какого-нибудь бога, который смотрел на мир и творил зло. Но своеобразные жители городка такими ночами наслаждались. В лунном свете они раздевались и плавали в холодной воде до красноватого хребта рифа Дьявола и резвились с существами, в которые когда-нибудь сами превратятся путем медленных метаморфоз. Таковым положение вещей стало с тех пор, как капитан Обед Марш, вернувшись из южных морей на «Королеве Суматре», принес увядающему городу процветание в виде дара трансцендентности и бесконечной жизни для всех его обитателей. Тогда же он начал проповедовать евангелие от отца Дагона и матери Гидры.