Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Белибастов миф о гонке духов по направлению к чреву популярен также и в Монтайю. Раймон Руссель рассказывает его в сокращенном виде Беатрисе де Планиссоль (I, 220). В этом рассказе прямо упоминается о преимуществе лошади перед другими животными, способными приютить дух, только что вышедший из мертвого тела. Это преимущество, помимо прочего, подчеркнуто мифом о лошади, как минимум четыре версии которого нам оставили арьежцы, беглые или оставшиеся на месте[680]. Две из них воспроизводятся Пьером Мори, услышавшего их от Белибаста и Прада Тавернье; они очень упрощены. Еще одна нам предоставлена Сибиллой Пьер, скотоводкой из Арка, услышавшей ее непосредственно из уст Пьера Отье; четвертая, самая полная, попала в наши протоколы через посредство Арно Сикра, слышавшего ее, как и Пьер Мори, от Белибаста (который, подобно Сибилле Пьер, возможно, знает ее лично от Пьера Отье). Один человек был дурным и убийцей. Когда человек этот умер, дух его вошел в тело быка; у быка этого был жестокий хозяин, который плохо его кормил и терзал тычками длинного стрекала. А между тем душа быка помнила, что была человеком. Когда бык умер, душа вошла в тело лошади. Лошадь эта принадлежала важному сеньору, который ее хорошо кормил. Как-то ночью на сеньора напали враги; он вскочил на коня и поскакал каменистым ущельем. И случилось, что у коня копыто застряло меж двух камней, — он едва его вытащил, так что потерял подкову, которая осталась в каменьях. Сеньор продолжил ночную скачку. А душа коня все помнила, что была человеком. Когда лошадь умерла, душа перешла в тело беременной женщины и воплотилась в зародыше ребенка, что женщина носила в животе. Став большим, ребенок этот возвысился до постижения Блага (до катарской веры). А потом он стал совершенным[681]. Однажды вместе со своим товарищем шел он как раз в том месте, где конь потерял свою подкову. Тогда этот человек, дух которого был раньше в лошади, сказал своему спутнику: «Когда я был конем, одной ночью я потерял свою подкову меж двух камней, а потом скакал раскованный целую ночь...

И тогда оба принялись искать в каменьях; они нашли подкову и взяли ее с собой.

Крестьянин с мулом. Миниатюра середины ХШ в.

Этот миф, происхождение которого, местное или иноземное, нам неизвестно, встретил теплый прием у людей из Сабартеса; если они и не сами изобрели его, то, по крайней мере, адаптировали, опираясь на старые фольклорные традиции; рассказчиком-посредником был Пьер Отье, так хорошо знавший свою верхнюю Арьеж. Они с большим энтузиазмом его распространяли. В самом деле — миф примиряет обязательные элементы альбигойской догматики (метемпсихоз, важнейшее значение «добрых людей») с параллельным, очень сабартесским прочтением[682] социальной и животной иерархии, которые напоминают «триады» Дюмезиля{314}:

В высоком «социальном» положении лошади нет ничего удивительного: даже на том свете рыцари графства Фуа не расстаются со своим верным скакуном. Три года назад, — рассказывает в 1319 году Арно Желис по прозвищу Чашник, пропитанный алкоголем ризничий одной из церквей в Памье, имеющий дар видеть призраков[683], — явились мне два умерших экюйе, родом из деревни Ден. Были они рассечены сверху донизу до самого пупка из-за раны, по причине которой они и померли; и однако ж они по-прежнему сидели верхом на своих боевых скакунах, которые отправились за ними на тот свет!