Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Начнем с самых близких и домашних животных. У пастухов из Монтайю, безусловно, были собаки, или matin{310}, ходившие в отгон со стадами[672]. Отдаленные дома иногда охраняли большие собаки, лаявшие беспрерывно[673]. Повседневные отношения между двуногими и четвероногими были, возможно, хорошими и нежными — нам ничего об этом неизвестно. Однако в целом стереотипный образ собаки не является позитивным. Собачьи отродья, что сдирают шкуру, волчьи отродья, что пожирают... Сучье отродье — это самые ласковые ругательства, используемые Клергами и некоторыми другими по адресу братьев-миноритов или Алазайсы Форе. Берегись злой собаки! Она может заразить бешенством. Пастух Жан Мори боится быть отравленным? Он дает попробовать приготовленные хозяйкой кушанья своему пастушьему псу[674]. Жермен из Кастельно, архидиякон{311}. Памье, наживается за счет своих собратьев, провернув дело с земельными доходами? Его постигнет кара! Четыре здоровенных цепных овчарки ждут архидьякона на том свете, чтобы разделаться с ним по-свойски. Один каменотес высказывает свои сомнения по поводу конца света? У вас веры не больше, чем у собаки, — говорят ему его приятели[675].

Образ собаки, таким образом, не является ни лестным, ни просто хорошим. Мы очень далеки от Эдма Ретифа, который в своей Бургундии XVIII века настолько будет любить свою собаку, что не колеблясь заявит: Прикоснуться к моей жене — это все равно, что прикоснуться к моей собаке. Несмотря на мнение Ретифа, у антисобачьих стереотипов будет долгая жизнь; в словаре ругательств они доживут до сегодняшнего дня^|[676].

Другое близкое к очагу животное также страдает от негативной, а то и диаболической характеристики — речь идет о кошке. Ночные крики дерущихся котов слишком уж походят, если верить семье Бене из Орнолака, на стенания странствующей души покойника (I, 262). Ба! Подумать только! Когда Жоффруа д'Альби, инквизитор из Каркассона, помер, — рассказывает Гийеметта Мори, — никто не присутствовал при его ночной, кончине. Но на другой день, — продолжает хозяйка[677]{312}, — люди, что обнаружили труп, увидели рядом с его кроватью двух черных кошек, по одной с каждого края кровати. То были злые духи, которые составили компанию душе инквизитора. Отметим, что крыса, другой обязательный обитатель дома, также вызывает неприязнь[678].

Дурная репутация свиньи в каком-то отношении напоминает судьбу собаки. В самом деле, собака входит в человеческую семью и в то же время обладает какой-то долей дикости, поскольку может быть скрещена с волком, в компании с которым она часто поминается в оскорблениях. Я бы сказал то же самое о свинье. Она одновременно является постоянным сожителем, и соседство более чем тесное, поскольку ее кормят домашними отходами и ежедневно едят в виде соленого сала, и животным наполовину диким, поскольку кормится желудями в лесу и оплодотворяется кабаном, дикость которого бесспорна. Следовательно, свинья оказывается вдвойне подозрительной, поскольку это четвероногое, если можно так выразиться, стоит двумя ногами в одном лагере и двумя ногами в другом: в культуре (наиболее интимно-домашней) и в природе (наиболее дикой). Свиная морда (truiassa), — кричат во время семейных сцен мужья из Сабартеса своим женам, когда дело доходит до того, что пестики для соли и деревянные миски летают туда-сюда по кухне[679]. Если у вас в погребе есть свиные ноги, отнесите их святому Антонию, — насмешливо говорят братья Отье своей скотоводческой аудитории; правда, они ссылаются на животное, которое в фольклоре тесно связано со св. Антонием{313} (II, 420).

За пределами первого круга табуированных животных, отмеченных негативным восприятием (собаки, кошки, свиньи, крысы), располагается второй круг, включающий классический домашний скот: коров, овец, коз и лошадей; степень их полезности оказывается достаточно высокой, а близость к людям несколько меньшей, чем в случае с первой группой, включая свиней. Грацида Лизье, недавняя бедная крестьянка из Монтайю, четко чувствует этот образ позитивного круга, зажатого между двумя концентрическими негативными зонами, внутренней и внешней. Молодая женщина, чтобы лучше сформулировать свою мысль, не колеблясь отливает ее в форме примитивного катарства и дуализма, переделанных в соответствии с ее фантазией.