Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

— Я хочу устроить бдение в честь святого Юлиана, покровителя нашей церкви в Жюнаке.

А местный шателен, тут же бывший, меня высмеял:

— Ха, вы будете освещать стены? (III, 276).

Этот краткий диалог оставляет нас без ответов; больше нам ничего не известно о поклонении св. Юлиану в Жюнаке и в Сабартесе. Единственное, что мы знаем: это поклонение включало в себя бдение при свечах в местной церкви в ночь накануне праздника святого. Наше невежество в остальном весьма досадно. Упомянутый Юлиан — не кто иной, как Юлиан Милостивый{346}, великий отцеубийца и охотник перед лицом Предвечного, если верить «Золотой легенде»[773].

* * *

Относительно Монтайю и ее округи мы, к счастью, лучше осведомлены по поводу другого культа, культа св. Антония. Пастухи из Айонского края, в том числе Пьер Мори, охотно жертвуют этому святому настриг шерсти. Более того, помня сопутствующую ему свинью, крестьяне жертвуют окорока Antonio del porco [Свиному Антонию][774]. Наконец, в Сабартесе, как и во всем западном христианском мире, св. Антоний дал свое имя кожной болезни, известной как огонь святого Антония, которую он способен насылать, а также лечить[775]. Таким образом, великий египетский отшельник, отец монашества, обладал в верхней Арьежи теми же аграрными и целительскими способностями, которые были признаны за ним в любой западной стране на протяжении многих веков[776].

* * *

Итак, некоторые святые специализируются в занятии — стоит ли говорить «низком»? — обеспечения физического здоровья скота и людей. Даже кое-кто из апостолов, например св. Петр, который надзирает в Сабартесе за заболеванием, а равно и за лечением эпилепсии, не брезгуют этими житейскими материями[777]{347}. (Впрочем, вполне естественно, что забота о спасении души, столь существенная для жителей Сабартеса, сопровождается подчиненной и ориентированной на исцеление заботой о здоровье тела.) Но, приняв эти замечания, мы должны признать, что апостолическое благочестие в Монтайю, как и в других местах, весьма отличается от набора каких-нибудь сельскохозяйственных или санитарных предписаний. В самом общем виде Э. Деларюель показал[778], что начиная с XI века на Западе бурно развивается поклонение апостолам, связанное с открытием «апостольской жизни»; эта форма религиозности понемногу спустилась «в область народных культов». В самом Монтайю и в Праде[779]{348} около 1300 года она жива в душах горцев и пастухов. Аргумент, используемый монтайонскими друзьями Пьера Отье, чтобы убедить молодого Пьера Мори (ему было тогда восемнадцать лет), — из муки как раз этого помола. Добрые люди и добрые христиане, — заявляют Пьеру Мори его собеседники-односельчане (III, 120), — пришли в эти края. Они держатся того пути, каким шли блаженные Петр и Павел и другие апостолы, последовавшие за Господом... Мы спрашиваем тебя: хочешь ли ты встретить добрых христиан? Ответ Пьера Мори демонстрирует, что и он, простой деревенский парень, поверхностно затронутый сельской культурой, знает уже — по крайней мере, в общих чертах — о проповеднической и героической деятельности апостолов, которых он почитает и которыми восхищается.

— А если эти добрые люди точно таковы, как вы говорите, так что ж они не проповедуют открыто, как то делали апостолы?.. Чего ж они боятся умереть ради истины и справедливости, ведь апостолы — они-то не боялись и смерть претерпеть за такое дело?

Пьер Мори не отделяет свое поклонение ученикам Христа от почитания св. Антония (расположенного, однако, уровнем ниже), а также Девы Марии, которым он жертвует при случае настриг шерсти (там же). То же отношение проявляется у Гийеметты Аржелье из Монтайю, когда она ведет разговор с Раймондой Марти, другой женщиной из этой деревни. Поклонение апостолам, рассматриваемое дамами с синкретических позиций, обеспечивает в их глазах истинность вместе и веры «добрых людей», и римской веры — они весьма неточны и путают две этих веры друг с другом (III, 91, 103).