Вряд ли можно согласиться, что вывод Э. Ле Руа Ладюри о «неподвижной истории» объясняется сужением поля исследования, концентрацией внимания на демографической и биологической сторонах истории, на «одних только чертах застоя» (Гуревич А. Я.
Указ. соч. С. 186—187). Принцип «тотальной истории» исключает подобную односторонность. Речь идет не о механистически понимаемой стабильности, а о стабильности системной. Э. Ле Руа Ладюри не входит в противоречие с соредактором по «Анналам» Ж. Ле Гоффом, заявляющим: «Не существует неподвижной истории» (Гуревич А. Я. Интервью с Ж. Ле Гоффом // Мировое древо [Arbor mundi]. M., 1993. Вып. 2. С. 163). Э. Ле Руа Ладюри имеет в виду не застой, но способность равновесной динамической исторической системы компенсировать даже чудовищные флуктуации: «хиросимская модель», повторяет он оценку Ги Буа масштабов иных средневековых потрясений (Le Roy Ladurie E. Le territoire de l’historien. Vol. II. P. 20). Он не закрывает глаза на эпохальные новации (теория Ньютона, паровая машина Папена), социальные сдвиги, урбанизацию, коммерциализацию, рост грамотности и рационализма. Но все это, вплоть до эпохи Просвещения, не достигает «критической массы». «Ящик Пандоры», по выражению Э. Ле Руа Ладюри, откроется позже, за хронологической гранью «квазистабильной системы» Старого порядка (Ibid. Р. 31—32). И наступит то самое хаотичное состояние, когда, по Пригожину, даже «небольшая флуктуация может послужить началом эволюции в совершенно новом направлении, которое резко изменит все поведение макроскопической системы» (Пригожин И., Стенгерс И. Указ. соч. С. 56).Книга об окситанской деревне Монтайю освещает самое начало «неподвижной истории». Ответ на вопрос, в чем же все-таки проявился сдвиг, позволяющий говорить, что именно в это время утвердился так называемый Старый порядок (иными словами, «квазистабильная система»), отнюдь не лежит на поверхности. Статистическое совпадение суммарных демографических показателей (примерно 20 млн. жителей) в масштабах французского «гексагона» в начале XIV и в начале XVIII веков, разумеется, примечательно, но само по себе еще ничего не доказывает. Исследование Э. Ле Руа Ладюри, однако, вполне позволяет приблизиться к ответу.
Ни у современников Жака Фурнье, ни у нынешнего историка ситуация начала XIV века никак не вызывает ощущения демографической стабилизации. Исследователи, на которых ссылается автор «Монтайю», убедительно доказали некоторую перенаселенность Окситании в те времена. С другой стороны, это был канун катастрофических демографических потрясений («хиросимская модель»), в результате которых население Монтайю и всего Юга сократится к концу XIV века более, чем вдвое.
Трудно увязать с конкретным историческим моментом и какой-либо заметный сдвиг в отношениях человека с природным ландшафтом, который позволял бы констатировать установление экологического равновесия.
Никак не очевидны сколь-нибудь существенные изменения в технике и технологии сельскохозяйственного производства по сравнению с предшествующими веками хаоса. Тем более в пиренейском отгонном овцеводстве. И сам способ производства, основанный на «системе домашних хозяйств» (Э. Ле Руа Ладюри использует описательную модель А. В. Чаянова), унаследован от предшествующих эпох.
Единственный очевидный признак, отличающий, если так можно выразиться, новую систему Старого порядка
от предшествующего состояния, как подчеркивает Э. Ле Руа Ладюри в последней главе книги, имеет абсолютно нематериальное свойство и заключается в ментальном сдвиге. Третье поколение Школы «Анналов», не отрываясь, но дистанцируясь от поколения Ф. Броделя и Э. Лабрусса, предприняло попытку, в соответствии с известной формулой Мишеля Вовеля, подняться в исследовании исторического процесса «из подвала на чердак» (Гуревич А. Я. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. 1991. № 2/3. С. 34), то есть от социально-экономической основы к «культурной» поверхности, сделав своей главной темой менталитет как некое единство сознательного и подсознательного, определяющее социальное поведение человека. Не вдаваясь в глубины неисчерпаемой темы менталитета, возьмем на пробу одну лишь каплю, памятуя, что без нее, возможно, не составился бы тот колдовской эликсир, с помощью которого историк поднял из праха еретический приход начала XIV века.