Мопассан

В милой «Лягушатне» рождается мазурка. Мопассан слушает ее, опустив руки в Сену. «В плавучем заведении царил страшный гам и толкотня… Вся эта Толпа кричала, пела, горланила. Мужчины, сдвинув шляпы на затылок, раскрасневшись, с пьяным блеском в глазах размахивали руками и галдели из животной потребности шума. Женщины в поисках добычи на предстоящий вечер пока угощались за чужой счет напитками, а в свободном пространстве между столами околачивались обычные посетители этого заведения — гребцы-скандалисты и их подруги в коротких фланелевых юбках».

Канкан торжествовал победу. Ги изобразил его с топ же сатанинской одержимостью, что и Тулуз-Лотрек на своей картине «Мулен де ла Галетт»: «Парочки одна против другой неистово плясали, подкидывая ноги до самого носа своих визави. Самки с развинченными бедрами скакали, задирая юбки и показывая нижнее белье. Их ноги с непостижимой легкостью подымались выше головы, и они раскачивали животами, дрыгали задом, трясли грудями, распространяя вокруг себя едкий запах вспотевших женщин».

«Лягушатня» отражается в мутной воде. Драгуны с саблями, болтающимися сбоку, сидят верхом на стульях, прохаживаются продавцы галантерейных лавок, хлыщи в шелковых галстуках, с зонтиками. Повсюду в воде яркие костюмы купальщиков. Пловцы рассекают воду плечом, а какая-то толстуха, надрываясь, кричит:

— Милый, воздух холодный, ты простудишься!

Кроме работы и отпуска, который он неизменно проводит в Этрета, Ги все остальное время пропадает на реке (заводит однодневные романы, дерется, скандалит, пьет как сапожник). Но он и присматривается, как учит его Флобер. «Сегодня стоит небывалая жара… я гребу, купаюсь, опять купаюсь и гребу. Крысы и лягушки так привыкли видеть в любой час ночи мою лодку с фонарем на» носу, что неизменно являются меня приветствовать. Я управляю своей тяжелой лодкой так, словно это ялик, и гребцы, мои приятели, живущие в Буживале (два с половиной часа от Безона), чертовски поражаются, когда в полночь я захожу попросить у них стаканчик рома. Я все еще работаю над сценками из лодочной жизни, о которых я тебе говорил, и полагаю, что из них получится довольно забавная и правдивая книжка»[51].

К этой среде молодой писатель подходит без всякой снисходительности. Что и говорить, он себя в ней прекрасно чувствует, но ничуть не обольщается на ее счет. «Здесь можно вдыхать испарения жизненной накипи, всего изощренного распутства, всей плесени парижского общества: смесь приказчиков галантерейных лавок, дрянных актеров, журналистов третьего сорта, отданных под опеку дворян, мелких биржевых плутов, кутил с замаранной репутацией, старых, потасканных волокит…»

Великолепное название очаровывает его: «Это место по праву носит название «Лягушатни».

Все это похоже на ожившие картины Мане.

Краски, которыми Мопассан живописует «Лягушат-ню», меняются, как и пейзажи на картинах Моне, в зависимости от различного освещения.

Вкус к свободе, неповиновению, презрение к ненавистному мещанству, воспитанное в Ги великим Флобером, охота за девицами легкого поведения гонят его на речной берег. Он познает манящее очарование воды. «Моей великой, всепоглощающей страстью в течение десяти лет была Сена». Между Севром и Пуасси река, прокладывающая излучину через Азниер, Аржантей, Буживаль, Ле Пек и Конфлан, словно бы шутки ради образует прописную букву «М» — инициал своего самого страстного возлюбленного.

Там, на речных берегах, он проходит свою школу жизни. Мопассан позже вспомнит об этом с горькой меланхолией, возрастающей по мере того, как он будет непреодолимо погружаться в преждевременную тьму. «Много я видел забавных вещей и забавных девиц в те далекие дни, когда занимался греблей. Я служил, у меня не было ни гроша; теперь я человек с положением и могу выбросить на любой свой минутный каприз крупную сумму. Как просто, хорошо и трудно было жить — между конторой в Париже и рекой в Аржантейе или Буживале… О, прогулки вдоль цветущих берегов, о, мои подружки-лягушки, мечтавшие в прохладе, лежа животиком на листке кувшинки…»

«Помните ли вы дни, когда мы бродяжничали вокруг Парижа, нашу лучезарную бедность, наши прогулки в зазеленевших лесах и как мы были пьяны свежим воздухом в кабачках на берегу Сены, помните ли вы наши любовные похождения, такие банальные и такие очаровательные?»

Вот через эту любовь к реке он и обрел персонажей своих новелл, взятых из самой жизни, — от рассеянной и ласковой Полетт, подруги Поля, столь глупой как в своей наивности, так и в своем цинизме, до пухлой лавочницы из «Поездки за город» и нежной, способной к самопожертвованию Иветты.

Как нам известно, ялик Жозефа Прюнье назывался «Лепесток розы».

— Совершенно верно, мадемуазель Мушка, — «Лепесток розы».

— Мне очень нравится название! — бросает Мушка.

— Так вы согласны быть нашим рулевым?

— А почему бы и нет!

— Сейчас свезу вас к Геркулесу на жаркое из пескарей.

— Вот здорово! А как вас звать?

— Жозеф Прюнье.

— А-а!

— Или Ги-ги, а также проходимец!

— Ну и ну! А я бы, ей-ей, не испугалась повстречаться с вами в темном лесу.