Мор

При этом его глаза застилает такая мрачная тень, что меня охватывает озноб. Миг, и его взгляд снова светлеет, и я думаю, что все это мне просто показалось.

Мор хмурится.

– Тебе рано вставать, Сара.

Это точно.

– Да нет, все в порядке, – тем не менее, уверяю я.

Эта ложь заставляет всадника еще сильнее нахмуриться.

Мой взгляд падает на раздутые тела за его спиной.

– Что здесь произошло? – спрашиваю я хрипло.

Вместо ответа Мор пытается подвести меня к Джули. Я пытаюсь оттолкнуть его, не хочу уходить, пока он не даст мне ответа, но всадник слишком силен и слишком упрям, так что остается только покорно следовать за ним.

– Привет, – слабым голосом здороваюсь я с Джули. В последний раз, когда я видела коня, он был мертвее мертвого. А теперь опускает голову и тычется в меня мордой.

Джули запряжен в повозку, а в ней застеленный простыней матрас, одеяло и подушка.

Для меня.

В памяти всплывает туманная картинка.

Я люблю ее.

Вот что сказал Мор.

Я хватаю его за руку.

– Знаешь, а я слышала, – я с трудом поворачиваюсь, чтобы лучше видеть Мора, хотя от этого движения перед глазами все плывет. Но сейчас меня захлестывает не боль, а самые что ни на есть прекрасные чувства, такие запредельные, что получается их вместить.

Всадник озадачен.

– Что ты слышала, милая Сара?

– Ты говорил, что любишь меня, – дрожащим голосом отвечаю я.

Я не подвергаю его слова сомнению, как тогда, когда он перепутал любовь и похоть. Сейчас совсем другое дело, учитывая, через что мы оба только что прошли.

Мор молчит. В его взгляде я вижу нерешительность, он как будто не уверен в том, как я отреагирую на его слова. Но – уж не знаю, что он там увидел на моем лице – нерешительность сменяется ликованием.

– Да, Сара, я люблю тебя, – говорит он решительно. Неистово. Как бы показывая, что не намерен отрекаться от своей любви.

Мне так хочется улыбнуться ему в ответ, но всплывает еще одно воспоминание.

Тогда, надеюсь, вам будет больно смотреть, как она умирает.

От этих слов сердце тревожно сжимается.

Это сказал врач? Кажется да, судя по обрывкам разговора, которые мне вспоминаются. К тому же, мы в больнице. Логично предположить, что Мор разговаривал с доктором… с доктором, который хотел, чтобы Мор хоть что-то понял о том, что значит терять близких.

А потом послышались крики. Я тогда решила, что это мне показалось в бреду, но сейчас воспоминание заставляет меня снова взглянуть на тела. У этих мертвецов на лицах кровь, она текла у них из ушей и глаз, из носа и изо рта. Жертвы лихорадки выглядят иначе.

– Что здесь произошло? – снова спрашиваю я, рассматривая трупы.

Что-то здесь не так.

– Они не хотели лечить тебя, – голос Мора становится холодным, ледяным.

Мой взгляд снова скользит вдоль коридора и возвращается к нему.

– Все они?

– Хватит.

Я задерживаю взгляд на том, что раньше было медсестрой, на ее окровавленных глазах, ушах и носе. Эти люди умерли не от лихорадки. Их убили из мести.

Меня бьет дрожь, наверное, от ужаса.

– Если они все мертвы, кто же меня вылечил?

– Я нашел несколько человек и держал их в живых достаточно долго, чтобы они ухаживали за тобой.

Достаточно долго.

– Идем, – пресекает он дальнейшие расспросы.

Он помогает мне забраться в повозку и лечь. Мор делает это так бережно, так деликатно, что мне приходится прикрыть глаза. Совсем недавно он устроил в больнице массовую бойню, а со мной обращается, как с хрустальной вазой.

– Не надо так, Сара, – тихо просит он.

Он не пощадит человечество, сохранит жизнь лишь мне.

– Чего не надо? – я заставляю себя открыть глаза.

– Не веди себя так, будто я монстр. Они хотели, чтобы ты умерла, – его взгляд горит так, словно он все еще на костре.

– Но не все же, – шепотом возражаю я.

– Хватит, Сара.

Я отворачиваюсь.

– Я создан для этого! – запальчиво говорит он. – Их смерть была быстрой. Разве это не имеет значения?

Имеет. И все же они мертвы. Все же я видела их тела, и никогда не смогу этого забыть.

Одно дело видеть людей, умирающих дома, в своих постелях, разговаривать с ними, заботиться о них и быть свидетелем их смерти. Другое – оказаться в здании, полном гниющих трупов, видеть ужас на их лицах. Мне даже не удается увидеть в них людей, которыми они когда-то были, и от этого все только хуже.

Я молчу, не отвечаю. Я слишком устала, и у меня нет сил спорить с Мором.

– Да будет так, – говорит он.

Да будет так. То же самое он сказал перед тем, как обратить свой гнев на врачей, медсестер и пациентов.

Я снова начинаю дрожать, не обращая внимания на отчаянный рев, вырвавшийся из его горла. Он подходит к лошади и вскакивает в седло. Даже то, как он цокает языком, выдает его раздражение.

Повозка подпрыгивает, натыкаясь на трупы. Я морщусь, потому что тряска бередит раны, боль настолько сильна, что я даже кричать не могу, а от мысли обо всех этих умерших людях пересыхает во рту.

Он подарил им быструю смерть. Я не должна огорчаться. Беда в том, что на сей раз он убивал в гневе.

И виновата в этом я.