Моралии на книгу Иова

34. Бесполезно намерение делать благое если только мы вознамерившись, не будем постоянными — Все, что скрывается в себе, выходит наружу. Есть некоторые, которые решают будто бы всей силой противостоять сбивающим с пути порокам, но в момент нападения искушения в положенном решении нетверды. Ведь один, возгордившись добрым начинанием, когда помышляет о великих наградах смирения, восстает против себя и будто бы отлагает превозношение спеси насыщенной, обещает показать себя во всех оскорблениях смиренным, но стоит только его уязвить несправедливостью в едином слове, как он тотчас к обычному превозношению возвращается, и так влечется к спеси, что совсем не вспоминает, что желал блага смирения. Другой, снедаемый жадностью, пышет страстью к увеличению состояния. Этот, видя, что все быстро проходит, укрепляет свою блуждающую вслед желаниям душу, решает более ничего не желать, а имеющимся владеть с помощью узды великого хормила [руля], но только перед глазами появляется желаемое, как душа пышет домоганием, себя уже не чувствует, ищет случая завладеть этим и, забыв о насажденном воздержании, беспокоит себя страстью обладания и жалами воображения. Третий оскверняется грязью роскоши и долгой привычкой порабощается, однако видит, сколько чистоты в скромности, и понимает, что постыдно порабощен плоти Он решает обуздать тленность желаний и готовится отказаться от привычки всеми будто бы силами. Но либо когда некий красивый образ предстает перед его глазами, либо когда он о нем вспоминает, внезапно подвергаясь искушению, тотчас расстается с прежним решением, а кто восстает против этого щита намерения, пронзенный копьем услаждения, тот падает, и его, настолько слабого, побеждает роскошь, словно бы он против нее совсем не вооружался. Четвертый возгорается пламенем гнева и беснуется вплоть до нанесения ближним оскорблений. Но когда его душу не тревожит никакой повод к ярости, он размышляет, как велика добродетель кротости, какова высота терпения, и готовится быть терпеливым и противостоять желанию оскорблять. Но как только появляется малейшая возможность для гнева, он тотчас опять до мозга костей распаляется и кричит, и оскорбляет; настолько же распаляется, что не только не вспоминает об обещанном терпении, но и сама его душа не осознает саму себя и даже издаваемые вопли не осознает. А когда он вполне насытится гневом, успокаивается, словно после упражнений, и тогда только затворяется в молчании, когда не воздержание языка, но удовлетворение его бесстыдства налагает на него узду. Да и позднее, уже после гневных вскриков, с трудом он себя сдерживает, поскольку часто и лошадей, понесших и сбившихся с дороги, сдерживает не рука наездника, а ограда циркового поля. Итак, хорошо говорится о нечестивых: «Уклоняют они направление путей своих», поскольку рассудком они желают благого, но обращаются к привычному злу. И будто бы сверх своих сил напрягшись, к самим себе возвращаются они по кругу, желающие благого, но не отступающие никогда от зла. Они желают — то быть смиренными, но чтобы их не презирали, желают быть довольными ближними, но чтобы тесно с ними не общаться, быть чистыми, но без изнурения тела, быть терпеливыми, но чтобы их не оскорбляли. Поскольку они желают приобрести добродетели, но трудов для их достижения избегают, это то же самое, как если бы они отказывались от сражений на поле брани и в то же время желали бы справлять триумф в городах.