Морально безнравственные by Верóника Ланцет

— Ты голодна, — утверждаю я, и она делает слабую попытку отрицать это. — Ты голодна, — повторяю я и, не дожидаясь ее протеста, беру ее за руку и веду на кухню.

— Нет, я не голодна, — повторяет она, но даже не смотрит мне в глаза. Почему ранее я считал ее хорошей актрисой? Потому что она явно не умеет врать, чтобы спасти свою жизнь.

— Садись! — я надавливаю ей на плечи и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на продукты, которые я купил.

— Ты со всеми такой властный? — бормочет Аллегра себе под нос, и я не думаю, что ее волнует, слышу я ее или нет, потому что, когда я поворачиваюсь к ней, она просто пожимает плечами.

— Да. И обычно люди меня слушаются.

— Или что? Ты протыкаешь их своим ножом? — спрашивает она, и, хотя я сейчас стою к ней спиной, я уверен, что она закатывает глаза.

— Нет. Я оставляю это для непослушных маленьких девочек. Остальные просто встречают дуло моего пистолета, — непринужденно говорю я и возвращаюсь к своей задаче. Я быстро собираю тарелку с сыром, ветчиной, салями и свежим хлебом и ставлю ее перед ней.

Она скептически смотрит на еду, но в ее взгляде есть и отблеск желания. В маленькой комнате раздается еще один негромкий звук, и я изо всех сил стараюсь подавить улыбку.

Она умирает с голоду, даже если не хочет этого признавать.

— Ты ведь не подсыпал сюда яд, правда? — Аллегра берет кусок ветчины и подносит его к носу, нюхая.

— Знаешь, есть яды и без запаха.

— Вау, спасибо, это заставляет меня доверять тебе еще больше.

— С какой стати тебе мне не доверять? Я спас тебя от смерти, — ухмыляюсь я ей.

— Наверное, для того, чтобы ты мог убить меня позже, — бормочет она, но неохотно вгрызается в ветчину. Когда она делает первый укус, ее глаза закрываются, и она издает низкий стон.

Я изо всех сил стараюсь не смотреть, но мне это явно не удается, поскольку я слежу за движениями ее щек, когда она жует, и за колебаниями ее горла, когда она глотает.

В свою очередь, я тяжело сглатываю.

— Хочешь? — Аллегра подносит хлеб к моему лицу, но я вижу, как он дрожит, медленно отстраняет, словно она сожалеет о своей внезапной вспышке.

Жадная маленькая тигрица.

— Нет, спасибо, — говорю я и откидываюсь назад, продолжая наблюдать за ней. Ее глаза морщатся в уголках, на лице написано удовлетворение. — Это всё для тебя, — добавляю я для убедительности и получаю еще один полный счастья взгляд, когда она снова погружается в еду, набивая свой рот всем, что есть на столе.

Она ест так, будто голодала много лет.

Я останавливаюсь на этой отрезвляющей мысли. Скольжу взглядом по ее телу, и вспоминаю, как она чувствовалась подо мной, как у нее едва было мясо на костях. Уже тогда я заметил, что она была неестественно маленькой.

— Сколько тебе лет? — неожиданно спрашиваю я, боясь ответа.

— Почти восемнадцать, — сразу же отвечает она с набитым с ртом. Она так счастлива, что ест, что вся враждебность, кажется, отложена в сторону — на время.

Я в шоке. Я быстро меняю выражение лица, чтобы она не заметила, но она всё равно не обращает на меня внимания. Она смотрит только на свою еду.

Черт, я уверен, что восемнадцатилетние не бывают такими маленькими или такими худыми.

— Я так давно не ела сыр, — стонет она, откусывая кусочек горгонзолы.

— Почему?

— Не разрешено, — отвечает она, прежде чем ее глаза расширяются от промашки.

— Не разрешено? Что ты имеешь в виду? — мне должно быть всё равно. В конце концов, это не мое дело, что с ней случилось или что случится, когда она уйдет от меня. Но почему-то я не могу удержаться.

— Так я могу потолстеть. — Аллегра пожимает плечами, как будто это самая обычная вещь.

— И ты не хочешь быть толстой? — я видел, как светские львицы в Нью-Йорке соблюдают всевозможные диеты, чтобы сделать свою талию меньше. Это даже превратилось в соревнование, кто может похвастаться самой маленькой талией. Каким-то образом вымышленная семнадцатидюймовая талия Скарлетт О'Хара стала золотым стандартом. Я никогда не мог понять этого увлечения такими крайностями. И все же, видя, как Аллегра ест, с таким удовольствием, я не думаю, что она могла бы так тщательно следить за своим питанием.

— Не я, — вздыхает она, с трудом переводя дыхание, отчего ее глаза опускаются вниз в таком несчастном выражении, — мой будущий муж.

Я хмурюсь. Видя мое выражение лица, она шутит.

— Может, ему нравятся дети, — хихикает она, но я нет. Не когда реальность вопроса бьет мне в лицо.

— И кто же твой будущий муж? — продолжаю допытываться, в голове уже выстраиваются отвратительные сценарии.

— Не думаю, что ты его знаешь, — она задумчиво склоняет голову, — Акилле Франзе. — Я тут же замираю.

Франзе, один из самых известных лидеров Ндрангеты, но также известный педофил.

Черт!

Внимание Аллегры возвращаться к еде, но я пялюсь на нее в шоке. Она даже не знает, насколько близка к цели была ее шутка.