Морально нечестивый by Верóника Ланцет

— Еще нет. Ты мог бы помочь мне, если не спишь.

— Уф, хорошо. — Он что-то бормочет, но подходит ко мне.

Он осматривает мою работу, неохотно признавая ее.

— Что теперь?

— Головы. Мне нужно разбить черепа.

— Что ты хочешь сделать? — Он сужает глаза, прежде чем понять. — Не может быть! Ты серьезно?

— Да. Это должно быть осуществимо.

—Ты не можешь контролировать, как они будут ломаться. добавляет он.

— Я просто соберу их вместе. Мне нужны разбитые черепа, неважно как.

— Хорошо. — Он качает головой, прежде чем приступить к яростному разбиванию черепов о землю. Да, я не ожидал такого количества кусков. Это большая реконструкция.

— Ты сделал это специально! — обвиняю я его, особенно после того, как вижу его приподнятый рот.

Он пожимает плечами.

— Не знаю, как тебя до сих пор никто не переименовал, Берсеркер. — Я бросаю на него взгляд, зная, что он ненавидит это прозвище. — Такой дикий, неудивительно, что никто не хочет с тобой встречаться. — Я притворяюсь, что качаю головой в отчаянии.

Влад просто поднимает бровь, не обращая внимания.

— Я бы тоже не хотел встречаться со мной. — говорит он, подтрунивая над собой.

— Так, Казанова, либо помогай, либо спи.

Он дуется, глядя между разбитыми кусками и туловищами. Его глаза сужаются, прежде чем он глубоко вздыхает.

— Хорошо, я помогу.

Ухмылка грозит появиться на моем лице, но я слежу за своими эмоциями. Есть одна вещь, в которой я могу быть уверен в отношении Влада - он невероятно легко скучает. Ему нужно что-то, что постоянно бросает ему вызов, иначе он становится занозой в заднице.

— Помоги мне склеить кусочки, которые ты разбил в форму чаши, но без дна.

— Хм — Он подносит палец к подбородку, пока обрабатывает информацию. — Ты хочешь сделать его как воронку?

Мои глаза расширяются от удивления, когда он быстро соображает.

— Действительно, — отвечаю я.

Прежде чем мы приступим к работе, я собираю мозги и отделяю их от осколков кости, откладывая в сторону.

Затем начинается кропотливая работа. Мы склеиваем осколки, пока не начинает формироваться воронкообразная чаша. Проходит несколько часов, прежде чем мы завершаем ее в удовлетворительной степени.

— Я закончил. — Влад вытирает рукой лоб, опираясь на локти. — Это скучно.

Да, не могу сказать, что я этого не ожидал.

— Ты можешь идти. — Я отстраняю его. Костяная скульптура почти готова. Он мне больше не нужен. Тем не менее, он не двигается.

— Я хочу увидеть законченную версию. — Я качаю головой, но продолжаю сосредоточиваться на своей задаче.

Как только новый бездонный череп готов, я прикрепляю его к увеличенной шее. Снаружи все еще есть волосы и скальп, что выдает плавные переходы, над которыми я так усердно работал, но, увы, у меня не было под рукой плотоядных жуков.

Когда все части соединены, я помещаю мозг внутрь, прижимая его к узкой части воронки, чтобы убедиться, что он не провалится. Затем я проникаю внутрь грудной полости и с некоторым трудом соединяю кишки с шеей, а затем скрепляю их с мозговым веществом.

Готово, но....

Этот шедевр потребует зрителей, прежде чем он будет завершен.

— Нам нужно аккуратно переместить это. Сможешь с этим справиться? И встретимся на складе через час?

Влад вздыхает, возмущается, но я знаю, что при всей своей незрелости он очень щепетилен в работе. Настолько, что я знаю: экспонат будет нетронутым в пункте назначения.

— Прекрааасно. Куда ты идешь?

— Мне нужен последняя часть. Это должен быть интерактивный экспонат, — объясняю я.

Жадность.

Они увидят жадность.

Час спустя, и я на складе, сумка полна пушистых друзей, причем не домашних.

Влад на другом конце, стоит рядом с экспонатом, выражение его лица явно раздраженное.

— Ты опоздал, — замечает он, когда видит меня, поднимает руку, чтобы показать мне свои часы.

— Две минуты, — простонал я.

— Две минуты опоздания. Давай сделаем это. У меня есть дела, — говорит он отрывистым тоном. Да, я сомневаюсь, что у него есть дела. Как и я, Влад — одиночка. Даже больше, чем я, никто не захочет с ним общаться. С его переменчивым характером никогда не знаешь, когда он сорвется.

Я бросаю на него взгляд, прежде чем открыть верхнюю часть произведения искусства. Дотянувшись до спины, я беру крыс, которых я принес - нью-йоркских крыс - и бросаю их поверх мозгов. Когда они начинают разъедать органическую материю, я даю Владу кивок, и мы снимаем весь лист.

Люди и из Братвы, и из Фамилии находятся внутри склада, вместе с рабочими и другим необходимым персоналом. И все они присутствуют, чтобы стать свидетелями.

Жадность.

Это даже не требует представления, люди останавливаются и смотрят, некоторым становится плохо, другие падают в обморок.

Крысы отлично справляются с мозговым веществом, прежде чем добраться до кишечника, а затем, как Гензель и Гретель, пробираются через лабиринт органов. Все видно снаружи.

— Как бы ты это назвал? — внезапно спрашивает Влад.

— Это? Я не знаю. Искусство? — шучу я, но он даже не улыбается.

— Знаешь, если я Берсеркер, то и у тебя должно быть свое имя. Давай посмотрим...

— Франкенштейн? — Я усмехаюсь при этой мысли.