Моральное воспитание

Но больше всего дать понять ребенку то сложное, что есть в вещах, и то, что в этой сложности есть вполне реального, способны науки о жизни. Всякий организм сформирован из одного и того же элемента, повторяющегося более или менее значительное число раз: это клетка. Кажется, что здесь мы непосредственно имеем дело с чем-то простым. Легко показать, однако, что это мнимая простота. Ничто так не сложно, как клетка, так как в ней в сжатом виде сосредоточена вся жизнь. Ведь клетка работает, реагирует на внешние раздражители, производит движения, ассимилирует и диссимилирует, словом, питается, растет вследствие питания и воспроизводится, точно так же, как самые высокоразвитые живые существа. И беспорядочная сложность всех этих функций, всех этих форм активности, тесно вовлеченных друг в друга, тесно соединенных между собой в этом маленьком пространстве, так что настолько невозможно определить местонахождение каждой из них и ее четкое устройство, что каждая кажется присутствующей везде и нигде, – эта сложность, может быть, способна поразить ум сильнее, чем та, что наблюдается в полностью дифференцированных органах, таких как у высших животных. Можно даже пойти еще дальше и извлечь из этого же соображения еще более поучительный урок. Эта малая живая масса в конечном счете состоит лишь из неживых элементов, из атомов водорода, кислорода, азота и углерода. Таким образом, неживые части, комбинируясь, сближаясь, соединяясь, могут вдруг обнаруживать совершенно новые свойства, те, которые характеризуют жизнь. Вот что даст понять ребенку (а ребенок может понять все это), что в известном смысле целое не тождественно сумме своих частей, и это приведет его к пониманию того, что общество – не просто сумма составляющих его индивидов.

Но, хотя это преподавание может оказывать на мышление и деятельность самое благоприятное воздействие, оно требует соблюдения самых серьезных мер предосторожности. И если важно оберегать ребенка от слишком поверхностного рационализма, то не менее бдительно нужно оберегать его от мистицизма. Необходимо создавать у него ощущение, что вещи не так просты, какими их хотел бы видеть наш рассудок, любящий простоту, но при этом не создавать у него впечатление, что в них есть какая-то бесконечно глубокая непостижимость, какой-то всепоглощающий мрак, навсегда закрытый для разума. Случалось, и еще слишком часто случается, что упорно настаивают на том, чтó в фактах и в различных существах имеется непонятного, с тем чтобы глубже ввергнуть ум в обскурантизм; а когда разум пытается быть самодостаточным, ему напоминают о его бессилии лишь для того, чтобы потребовать от него отказаться от себя в пользу какого-то высшего принципа. Здесь есть две бездны, в которые в равной мере нужно остерегаться погрузить ум ребенка. Важно, чтобы он понял, что вещи не могут проясняться одним махом, что даже, может быть, человеку никогда не удастся прийти к полной ясности, что он навсегда останется в неведении; но в то же время необходимо, посредством истории, показывать ему, что эта доля неведения постоянно уменьшается, и невозможно установить непреодолимую границу этому уменьшению, которое началось в самом начале истории и очевидно должно бесконечно продолжаться. Рационализм не предполагает непременно, что наука может быть создана и закончена в один день или же в какое-то определенное время; все, что он допускает, все, что он утверждает, состоит в том, что нет никакого основания установить предел для прогресса науки, сказать ей: ты дойдешь досюда и не дальше. Чтобы быть рационалистом, нет необходимости думать, что скоро должен настать момент, когда наука будет полностью завершена; достаточно предположить, что нет точного момента, когда начинается область таинственного, иррационального, нет такого пункта, в котором обессиленная научная мысль должна будет окончательно остановиться. Речь, таким образом, не идет о том, чтобы полностью отказаться от картезианства, которое у нас в крови. Мы должны оставаться закоренелыми рационалистами, но наш рационализм должен избавиться от своего упрощенческого характера, научиться с недоверием относиться к слишком легким и категорическим объяснениям, сильнее проникаться ощущением сложности вещей.