Моральное воспитание

Получается, что с этой точки зрения между искусством и моралью существует настоящий антагонизм. Мы утверждаем, что искусство заставляет нас жить в воображаемой среде; уже этим оно отрывает нас от реальности, от конкретных существ, индивидуальных и коллективных, которые ее составляют. Сказано ведь, причем обоснованно, что великая услуга, оказываемая нам искусством, состоит в том, что оно заставляет нас терять из виду жизнь в том виде, какова она есть, и людей в том виде, каковы они есть. Мир морали, наоборот, – это мир реального. Мораль приказывает нам любить группу, частью которой мы являемся, людей, составляющих эту группу, землю, на которой они проживают, всякие конкретные и реальные вещи, которые мы должны видеть такими, каковы они в реальности, даже тогда, когда мы стремимся довести их до высочайшего уровня совершенства. Дело в том, что мораль принадлежит сфере действия, и не бывает возможного действия, которое бы не было связано с объектом, данным в реальности. Выполнять свой долг – это всегда быть полезным какому-нибудь живому, реальному существу. Искусство, поэтому, уводит от моральной жизни, потому что оно уводит от жизни реальной. Кроме того, привычки, вырабатываемые эстетической культурой, лишь частично и в определенном отношении могут быть сходны с собственно моральными привычками. Они похожи друг на друга своей внутренней организацией; они стремятся вывести индивида за пределы его самого. Однако одни привычки связывают нас с образами, с чистыми творениями нашего духа, а другие – с миром живых существ. Нужно видеть людей такими, какие они есть, видеть их безобразия и страдания, с тем чтобы помочь им. Искусство обращает свои взгляды совсем в другую сторону. Его ориентация совсем иная. Вот почему там, где мораль обязана эстетической культуре своими основными устоями, она рассеивается и испаряется, так сказать, в чистых играх воображения, во власти которого оказывается сознание, в туманных внутренних стремлениях, в прекраснодушных мечтаниях, вместо того чтобы осуществляться в решительных и эффективных действиях, предназначенных для поддержания и трансформации реальности. Под воздействием чисто художественного воспитания, которое получают некоторые наши дети, мы слишком часто видим таких людей, для которых рост морального уровня состоит в конструировании в них самих прекрасного здания идей, прекрасной системы идеалов, которые они созерцают и которыми вяло восхищаются, вместо того чтобы взяться за работу и самим принять непосредственное участие в выполнении общей задачи.

Этот антагонизм можно сформулировать следующим образом. Искусство часто уподобляли игре. И в самом деле, эти формы деятельности являются двумя видами одного и того же рода. Когда мы играем, так же как когда мы созерцаем произведение искусства, мы живем выдуманной, воображаемой жизнью, которая потеряла бы даже все свое очарование, если бы стала не отличимой от жизни реальной. Если мы любим играть в карты или в кости, то, несомненно, потому, что маленькое сражение, которое заключают в себе эти игры, немного похоже на то, которое мы ведем друг против друга в повседневной жизни; но, допустим, это сходство станет слишком полным, допустим, ставки станут слишком большими и по своему значению ощутимо приблизятся к обычной оплате нашего труда, и тогда удовольствие от игры исчезнет. Мы вновь станем серьезными; мы вновь станем жить серьезной жизнью; мы перестанем играть. Таким образом, интерес, проявляемый нами к игре, создан воображением – воображением, которое нас не обманывает. Этот интерес – продукт иллюзии, но такой, которую мы в какой-то мере осознаем таким образом, чтобы она не была слишком полной. А именно так и происходит в искусстве. Произведение искусства нас бы, безусловно, не интересовало, если бы оно не имело никакой связи с реальностью; но кроме того, оно перестало бы быть для нас произведением искусства, если бы мы принимали представленные в нем существа и события за реальность, и если бы мы испытывали по отношению к ним те же чувства, что мы испытываем по отношению к реальным существам и явлениям. Игра и искусство в равной мере заставляют нас жить в мире образов, который мы осознаем именно в качестве такового, и именно эти комбинации образов создают наслаждение игрой, как и наслаждение искусством. В этом смысле можно сказать, что искусство есть игра. Мораль, наоборот, относится к серьезной жизни. Мы видим всю ту дистанцию, которая существует между этими двумя формами деятельности: это вся та дистанция, что отделяет искусство от труда. Следовательно, учась играть в ту особую игру, которой является искусство, мы не сможем научиться выполнять наш долг.