Моральное животное

Однако взаимно альтруистическая связь между Ловеллом и Дарвином была обусловлена больше, чем простой "общностью интересов". Каждый из них выложил свои собственные активы на стол. Дарвин принес горы новых доказательств тех взглядов, с которыми была неразрывно связана репутация Ловелла. Ловелл, помимо обеспечения прочной теоретической опоры, на которой Дарвин мог строить свои исследования, выложил руководство и социальное покровительство, чем наставники и полезны. Через несколько недель после возвращения «Бигля» Ловелл пригласил Дарвин на обед, мудро рекомендуя ему не терять времени, и уверил его, что как только появится вакансия в элитном Атанеум-клубе, он сможет заполнить её. Ловелл сказал своему коллеге, что Дарвин будет "великолепно дополнять моё общество геологов…".

Хотя Дарвин мог время от времени бывать бесстрастным и циничным исследователем человеческих мотиваций, он выглядел глухим к прагматической стороне интересов Ловелла. "Среди больших научных мужей, никто не был столь дружелюбен и добр, как Ловелл", — написал он Фоксу через месяц после своего возвращения: "Вы не можете себе представить, как добродушно он принял участие во всех мои планах". Какой хороший человек!

Ещё раз напомню, что корыстному поведению не нужны сознательные вычисления. В 1950-х социальные психологи показали, что нам склонны нравиться люди, если чувствуем, что можем на них влиять. И эта склонность тем сильнее, чем выше их статус. Не требуется сознательно думать, что "если я могу влиять на него, у меня будет полный дом добра, так что я должен лелеять эту дружбу", или: "Его согласие будет особенно полезно, если у него высокий статус". Еще раз — естественный отбор уже сделал эти «размышления».

Конечно, люди могут суммировать такие «размышления» с рассуждениями уже сознательными. Конечно, должно было быть определённое понимание, как Ловеллом, так и Дарвином полезности друг друга. Но в то же время они, конечно, ощущали подоснову крепкого и искреннего дружелюбия. Вероятно, так оно и было, ибо Дарвин написал Ловеллу, что "мне доставляет величайшее удовольствие писать или говорить о геологии в вами". И Дарвин был без сомнения искренне очарован "добродушнейшим стилем", в котором Ловелл давал ему указания, и "почти без вопросов".

Дарвин был, вероятно, столь же искренен и несколькими десятилетиями позже, когда он жаловался, что Ловелл "обожал общество, особенно выдающихся и высокопоставленных людей; и это его преувеличенное внимание к положению человека в мире казалось мне его главным недостатком". Но это было уже после того, как Дарвин, будучи всемирно известным, обрёл некоторые (скажем так) перспективы. До этого Дарвин был слишком ослеплён собственным положением Ловелла в мире, чтобы обращать много внимания на его недостатки.

Снова о промедлении Дарвина

Мы видели, как Дарвин провёл эти два десятилетия после своего возвращения в Англию: открытие естественного отбора и затем выполнение ряда дополняющих работ, полностью раскрывающих его. Мы также рассмотрели несколько теорий насчёт этой задержки. Эволюционный подход к промедлению Дарвина, в действительности, не альтернатива существующим теориям, но, скорее, фон для них. Начнём с того, что в эволюционной психологии вырисовываются две силы, терзавшие Дарвина: одна влекла его к публикации, другая отвращала.

Первая — врождённая любовь к признанию, любовь, которая Дарвину не была чужда. Один из путей к признанию — авторство революционной теории.

Но что, если теория будет ошибочно революционна? Что, если её резко отклонят, отклонят, как угрозу самому устройству общества? В таком случае (а в таких случаях Дарвин обычно останавливался) наша эволюционная история повлияет против публикации. Во все века громкая поддержка сильно непопулярных взглядов, особенно, когда они антагонистичны власть имущим, вряд ли влекла генетическое вознаграждение.