Моральное животное

Третий аспект стратегии Дарвина состоял в выстраивании мощных социальных сил — собрать коалицию, которая включала людей с высоким авторитетом, людей с формальной властью и людей, обладающих и тем, и тем. Там был Ловелл, убедивший Лондонское Линнеевское общество в ценности первой статьи Дарвина о естественном отборе (хотя тогда Ловелл не верил в естественный отбор), Томас Хаксли, который лихо противостоял епископу Вилберфорсу в Оксфордских дебатах об эволюции, Хукер, который тоже противостоял Вилберфорсу и присоединится к Ловеллу в популяризации теории Дарвина, и Аса Грей, гарвардский ботаник, который, благодаря своим письмам в "Атлантик Монсли", стал главным популяризатором Дарвина в Америке. Одного за другим из этой компании Дарвин знакомит со своей теорией.

Действительно ли Дарвин собирал свой отряд так расчётливо? Конечно, ко времени издания «Происхождения» Дарвин знал, что сражение за правду ведут люди, а не идеи. "Мы сейчас — хороший и компактный отряд действительно хороших людей и, в основном, не стариков", — уверял он одного сторонника через несколько дней после публикации. "Когда-нибудь мы победим". Спустя три недели после публикации «Происхождения», он написал своему молодому другу Джону Лаббоку, которому он посылал копию, и спросил: "Вы закончили чтение? Если да, то прошу вас сказать мне, со мной вы по главной идее или против меня". Он уверил Лаббока в постскриптуме, что "на моей стороне, я хочу и надеюсь, что могу говорить, на нашей стороне, значительное число отличных людей, поддерживающих наши идеи….". Перевод на эволюционный: если Вы будете с нами, вы можете стать участником побеждающей коалиции самцов-приматов.

Почти трогательные в их постоянстве просьбы Дарвина о полной поддержке Чарльзом Ловеллом аналогичным образом прагматичны. Дарвин понимает, что общественное мнение будет формировать престиж его союзников, а не только их количество. 11 сентября 1859 года: "Помните, что сейчас ваш вердикт, скорее всего, окажет большее влияние, чем моя книга, на решение о том, будут ли воззрения, которых я придерживаюсь, признаны или отвергнуты….". 20 сентября: "Поскольку я расцениваю ваш вердикт, как гораздо более важный в моих глазах, и я верю вам больше, чем любой другой дюжине людей, и потому естественно, что я очень беспокоюсь о нём".

Длительное промедление Ловелла в предоставления однозначной поддержки вызвало у Дарвина ощущение горечи. Он написал Хукеру в 1863: " Я глубоко разочарован (я не имею в виду его личность) его робостью, которая удерживает его от высказывания каких-либо суждений… И ирония в том, что он думает, что действовал с храбростью старого мученика". Но в терминах взаимного альтруизма Дарвин просил слишком много. Ловеллу к тому времени было шестьдесят пять лет, у него было вполне достаточное интеллектуальное наследство, которому не принесёт много выгоды его одобрение теории другого человека, но которое могло заметно пострадать от причастности к радикальной доктрине, окажись она позже ложной. Кроме того, Ловелл в своё время выступал против эволюционизма в его ламаркистском облике и, следовательно, мог бы быть воспринят как отреченец. Так что теория Дарвина не была "общей платформой" этих двух людей в отличие от ситуации двумя десятилетиями ранее, когда Дарвину нужна была витрина для его свежесобранных данных. Если говорить о возврате долгов, то у Ловелла было немного неоплаченных долгов перед Дарвином (если они вообще были). Дарвин, кажется, пострадал здесь от своего рода «до-эволюционистской» концепции дружбы. Или он, возможно, был под воздействием эгоцентрической бухгалтерии.

То, что Дарвин срочно вербовал союзников с 1859 года, ещё конечно, не доказывает, что он в течение многих лет вынашивал стратегическую интригу. Возникновение его союза с Хукером выглядит достаточно бесхитростно. Их привязанность вызрела в течение 1840-х как дружба классического типа — базирование на общих интересах и ценностях благословляло привязанность. Так как выяснилось, что одним из этих общих интересов была допускаемость эволюции, то привязанность Дарвина могла только углубиться. Но мы не должны полагать, что Дарвин тогда представлял себе Хукера энергичным защитником его теории. Привязанность, вдохновлённая общими интересами, — неявное признание естественным отбором политической полезности друзей.

Почти то же самое можно сказать о высокой оценке надёжности характера Хукера. ("Сразу видно, что он человек, в своей основе, благородный"). Да, надёжность Хукера оказалась кстати; Дарвин использовал его как конфиденциальный резонатор намного раньше публичного обсуждения естественного отбора. Но нет, это не означает, что Дарвин с начала калибровал величину надёжности характера Хукера. Естественный отбор дал нам влечение к людям, которые будут надёжными партнёрами во взаимном альтруизме. Во всех культурах доверие (вместе с общим интересам) является непременным условием дружбы.