Эволюционистский подход состоит в том, чтобы при исследовании традиционной морали помнить: она отражает житейскую мудрость, но при этом пронизана корыстными, философски несостоятельными заявлениями об абсолютной
Часто при обсуждении морали в свете нового дарвинизма возникает вопрос: а не слишком ли мы торопимся браться за столь серьезные темы? Да, эволюционная психология – молодая наука, но она уже породила несколько широко признанных теорий (например, о врожденных различиях между мужской и женской ревностью), несколько благосклонно принятых (о дихотомии «мадонны – блудницы») и очень много чисто умозрительных, но достаточно правдоподобных (о механизме «изгнания партнера»). Достаточно ли этого аппарата для анализа викторианской (или любой другой) морали?
Американский философ Филип Китчер, прославившийся в 1980-х годах как видный критик социобиологии, высказал сомнение в целесообразности создания новой эволюционной науки (не говоря уже про ее этические или политические изводы, которые после разгрома в 70-х годах оказались вообще под негласным запретом). Даже если ученым удастся удержаться на тонкой грани научной беспристрастности, обязательно найдется тот, кто ее перейдет, воспользовавшись их выводами, и теории о природе человека лягут в основу очередной моральной доктрины или социальной политики, что в случае ошибки может нанести серьезный урон. По мнению Китчера, именно это отличает социальные науки от естественных, вроде физики или химии: «Ошибочная гипотеза о происхождении далекой галактики… никого не сделает несчастным. А если мы неверно оценим основы социального поведения человека, если пренебрежем задачей справедливого распределения выгод и тягот в обществе из-за ошибочных гипотез о нас самих и нашей эволюционной истории, то последствия научной ошибки могут быть фатальными». Соответственно, «когда научные заявления имеют касательство к вопросам социальной политики, стандарты доказательности и самокритичности должны быть особенно высоки»[271]
.На первый взгляд, все логично, кроме одного нюанса. «Самокритичность» вообще-то необязательна в науке, в отличие от критики со стороны коллег (так сказать, коллективной самокритики), которая как раз и поддерживает высокие «стандарты доказательности». Однако коллективная самокритика невозможна, пока не сформулирована гипотеза. Вряд ли Китчер предлагал сократить проверенный временем алгоритм и воздержаться от выдвижения слабых гипотез (в конце концов, сильные гипотезы получаются из слабых при их тщательном, безжалостном исследовании). Значит, он призывал лишь явно обозначать спорные, умозрительные гипотезы, но это ведь и так общепринятая практика. Благодаря людям, подобным Китчеру (тут я говорю без всякого сарказма), эволюционисты научились виртуозно подбирать корректные формулировки.
Удивительно, но Китчер требует особой осторожности не от всех социологов, а лишь от последователей Дарвина. Отчего-то он уверен, что ошибочные дарвинистские теории о поведении несут большую опасность. Но с какой стати? Долго господствовавшая крайне антиэволюционистская догма об отсутствии у мужчин и женщин важных врожденных поведенческих различий в области ухаживаний и секса породила массу страданий в последние десятилетия и, мало того, не соответствовала вообще никаким «стандартам доказательности» – не была подкреплена никакими фактами и откровенно противоречила народной мудрости всех культур на планете. Однако Китчера это не волнует. Видимо, он считает, что, если в теории нет ни слова про гены, значит, она априори безопасна. На мой взгляд, разумнее считать безопасными те теории, в которых нет ни одной ошибки. А если, как это часто бывает, мы не можем наверняка определить, какая теория правильная, а какая нет, то лучше выбирать наиболее правдоподобную. Эволюционная психология на сегодняшний день предлагает самые убедительные гипотезы, многие из которых надежно подтверждены.