Моральный патруль. ОбличениеЪ

Она втолкнула женщину в дом, старалась наступить на ногу сопернице по женскому вниманию, но опытная жена художника легко уклонялась от тонкого каблучка патрульной – так собака уклоняется от воинской повинности в животных войсках.

Следом за Элен и женой художника в дом вошли мужчины, искали обиду; граф Яков фон Мишель упражнялся в стихах, подбирал рифму к слову «казнь».

— Штраф, а не смертная казнь! – Конан варвар мягко изменил приговор, подмигнул напарнице, говорил одним подмигиванием: «Из трупа деньги не вытянешь!

Смысл нашего похода, если без денег?

Куры деньги не клюют, но и не даст никто нежным курам деньги».

— Вы убиваете в мужчинах пафос семейной жизни; не графиня, но упражняетесь в красоте, показываете себя киселем на молоке, а красоту и мораль женскую не соблюдаете, будто нет в вас титанового стержня с ванадиевым наконечником! – граф Яков фон Мишель поправил жабо, красиво взмахнул шпагой, но легкая досада сквозила в голосе сквозняком из-под двери: «Одни мужчины нравятся женщинам сразу, а другие мужчины доказывают себя, выставляют на продажу и чувствуют сиротами в прибрежной грязи.

На Конана варвара жена поэта смотрит с восторгом, приплясывает, губки облизывает, а на меня – командира морального патруля, благородного графа, наместника литературы на Планете Гармония, поединщика и стихоплёта – мимолётное внимание, словно я – ощипанный поэтический голубь Прозы.

Не нужно мне внимание неблагородной; удивительно и обидно, будто в сумерках бежал, да на березу наткнулся». – Вы встретили незваных гостей и не готовы к женской поэтичности; разве допустимо, чтобы женщина предстала перед мужчинами в войлочных туфлях и в бигудях, будто вас заколдовали в средней школе, где стихами подтирают пятна от кошек?

Войлочные туфли – позор, комедийный атрибут артистов погорелых театров.

Бигуди, всё равно, что стакан с алкоголем в левой руке благородной институтки и сигарета в нежных губах её.

— Я не ждала гостей, и даже кловунов-культуристов не чаяла! – жена художника внимательно смотрела в глза графа Якова фон Мишеля, подошла, мягко положила руку Джеку на талию – на всякий случай, вдруг, у командира бригады морального патруля в панталонах запасная нога. – Если бы ждала, то подготовилась по высшему разряду, даже… не скажу что, но вы меня понимаете, благородный патрульный; свет далеких шалуний трепещет в ваших очах, как трепещет моё сердце.

Ах, не могу, не совладаю с собой, несчастная! – жена художника заломила руки, но красиво, заученно, выверено (Элен с досады топнула ногой, а мужчины открыли рты, тяжело дышали, но рук на себя не накладывали по причине несчастной любви).

— Не подготовились – не оправдание для женщины с детородными функциями! – граф Яков фон Мишель откинулся на мягкие подушки, красиво размахивал правой рукой, бил по словам – так конюх на конюшне избивает госпожу кнутом. – Солдат всегда готов к бою, а женщина – к неожиданной беседе с благородным поэтом.

На моей Планете Гармония вы никогда не застанете благородную поэтессу, художницу, музыкантшу – любую нашу женщину или девицу в мантильке, не застанете в дурном виде, словно она жевала траву с баранами

В любое время ворвитесь с поэтическим обыском в любой дворец, и вас приветливо встретят с фаготами и моральными танцами.

Месяц назад до глубокой ночи длился фестиваль изящной словесности, посвященный привольному делу поэтов; душевно, с подъёмом, даже дитя заслушается и положит голову на плаху литературы.

К величайшему нашему удовольствию, но неожиданно, да-с, совершенно без усердия, первый приз достался не князю Мышкину фон Глаубергу, а графу Почтенову Милегю Йокогаме.

Граф Почтенов Мигель, как услышал о своей поэтической победе, так с лица спал, даже в обморок упал три раза; очнулся совсем, руки белые тянет ко мне, умоляет, чтобы я немедленно бежал в его дворец и сообщил жене и дочери о неожиданной, как рифма к слову «залёт» победе.

Я отнекивался, кусал с досады вафельную трубочку, ссылался на поздний час и вьюгу, а затем приложил руку к сердцу – билось у меня сердце, и признался графу Почтенову:

«Как же возможно, милостивый государь, чтобы я среди ночи без приглашения ворвался во Дворец к благородным дамам на чай с блинами.

Тягостно мне, я же не медведь, а медведь по инстинктам с балеринами погорелых театров живёт».

Но граф Почтенов Мигель Йокогама уговорил меня, называл маточным молочком, льстил, нахваливал мои таланты в пении и музицировании, даже в краску вогнал, чуть ли не руки мои целовал, восторженный академик по классу флейты.

Уговорил, даже спел на прощание «Храни, Вас, муза»!

Польстил.

Я же воспламенился, в горячке во Дворец Почтеновых вбежал – как добирался, не помню, лишь – пятна, смех балерин погорелых театров, литые мускулы варваров.

Свет в окнах Дворца притушен, лишь из окон дворницкой тихая музыка льётся расплавленным золотом.

На стук через минуту открыли мне дверь — графиня Почтенова Маргарита ибн Ева – благородная женщина, жена графа Почтенова – засмотришься, под омнибус попадешь.