Моральный патруль. ОбличениеЪ

Галактические обезьяны без скафандров путешествуют, но я же не обезьяна, и волос нет на теле, оттого замерзну в вакууме в тени.

В день своего рождения на двенадцать лет я разделась донага перед зеркалом, открыла в компьютере страничку по сравнительной биологии и сравнивала своё тело с эталонами красоты; даже на киот с лампадкой не взглянула, потому что — увлечена.

Без сомнения – красавица, блистательная, с выразительными формами и гармонией души и тела, словно меня долго рисовали в родильном отделении.

Но, несмотря на молодость и мечты о Принце на белом коне, я понимала – половая тряпка, грязный фартук, красные резиновые рукавицы сантехника – мой удел, оттого, что неблагородная далеко от завода не падает.

«Отчего я не стрекоза, почему не летаю? – я спрашивала друга детства – плющевого мишку с глазами-пуговицами (основные глаза я ему выдрала по недоразумению). – Артистки красивы, продажные, много денег получают за свои глазки; а у меня глазища – омуты, но истерические, оттого, что без веры в светлое будущее – так обезьяна не верит в натуральный банан, а подозревает, что он из воска».

К семнадцати годам я смирилась, что нищенка; даже находила удовольствие в своей бедности; бедные налогов не платят, по сторонам не смотрят; где захотел по нужде, там и присел – никто не укорит, не осудит, в полицию не отведет, потому что не нужна в полиции бедная.

Встречалась с парнями, с мужчинами, с бабушками, с дедушками – все одинаковые, как булыжники в каменоломне.

Булыжники хорошо изучила, потому, что с камнетесами тесно общалась, даже постель себе соорудила из гранита.

Устроилась кухаркой – не жалуюсь на еду, на деньги, но в личной жизни – сковорода с горящим маслом.

Испортили вы мой дух, мужчины в возрасте и старички с убеждениями, что почтальон — посланник смерти; и у почтальона в левой глазнице торчит стрела Амура.

По велению сердца девушки обязаны любить сверстников, вскрывать себе вены из-за парней, но в природе – противоположное, словно нам в башмаки насыпали толченого стекла.

Программа общения с любимым парнем – бессмысленная долбежка, дешевое пиво, бормотуха, сигаретки и однообразные шутки из интернета, словно каждому парню в мозжечок вставили пластинку с анекдотами.

Вы же, люди в возрасте, правильно знаете, что не возникнет любовь между молодой и старым, как не разгорится костер под водой; поэтому копите деньги – месяц, два, а затем только к девушке подкатываете, с обхождением, с вежливостью с угождением, и читаю в ваших глазах уважение, интерес, а не желание просто подолбиться, а затем рассказать товарищам о победе над бесплатной одногодкой.

Вы денежку предложите, угостите дорогим фиолетовым крепким, предложите контрабандную сигаретку, проведете в опочивальню на атласные красные простыни; и любовь с вами не обременительна для девичьего лона, нежная – старый конь глубоко не вспашет и борозды не испортит.

На прощание подарите безделушку, или даже – колечко из драгоценного металла – дома у меня коллекция колец от старых пердунов.

Деньги – не главное, как не важна для реки Новаяамазонка вода из колодца.

После вашего рисования пойду, одухотворенная, чуть задумчивая, но млечная, путёвая.

Во дворе – парни, знакомые с детства, даже голоса у них – притерлись, как коврики.

«Нинка! Прошвырнёмся!» – Колян или Гонзо подбежит, подластится, уверенный в силе своих чёрных кудрей.

Красивые ребята, молодые, но толку мне от их молодости и красоты меньше, чем от рваной надувной подушки.

В автобусе за меня не платят; пролезут под турникетом, ржут, а я – либо, как дурочка тоже под турникетом на радость бабкам и негуманоидам, или за билет заплачу, при этом меня ребята ещё и осмеют за напрасную растрату денег, словно я у них кость из ноги вытащила.

При выходе из автобуса или Космолёта, руку не подадут, галантно люк не придержат; а вы и подадите, и придержите, и любезность скажите, и улыбочку зеркальную подарите – не совращение, но приятно.

На пиво денег ребята знакомые попросят, или угостят дешевым; а мне – не вкусно.

Вы же – изысканное предложите, не укоряете, когда я напиваюсь и ножкой о ножку, словно львёнок сучу.

А, как с одногодками до секса дойдет – мама, горюй.

Напьются, долбят, мучают, ум не проявляют, умности не говорят, не льстят, а напоследок так и пинком наградят, прикажут, чтобы стакан фиолетового крепкого принесла, будто я им за услугу должна.

Мечемся рыбами мы, красивые девушки, между старыми и молодыми: с молодыми престижно, но без интереса, без удовольствия, а с отвращением и болью в промежности; а с вами, старыми пердунами – спокойно, нежно, улыбчиво, с прибытком, но словно в могиле с белыми червями.

Ох, судьба-судьбинушка наша, девичья, незавидная, как у макак.

Макака на пальме лапы расставит, и не стыдно ей, но голодает.

Всё, как у людей на сцене!»

Натурщица кухарка Нина сложила речь; а я дыханье затаил, тени на холсте наношу – под грудью, между ног, от пня…