— Дался тебе этот пень хлеборобный! – моральная патрульная Элен с досадой хлестнула себя крапивой по коленке, наказывала за бесцельно проведенное время. — Гадости рассказываешь, а я не психоаналитик платный, я – антипсихоаналитик: и о тенях между ног девушек, и об обнаженности – не замешан ли ты в подрыве морали в Центральных Галактиках?
Не стыдно с кисточкой в руках, словно енот?
Я изумлена, и, если ты через половину часа не расплатишься за нахальство, то предчувствую: вырастет на твоей могиле старый пень через неделю, превратится в памятник художнику с претензиями на превосходство.
Поторопись, иначе, через час мы предъявим квитанцию о штрафе твоей жене – любительнице клоунов.
— Я проведу короткой дорогой, через пашню – там иногда заводские отдыхают с водкой и гармошкой, но с вами не страшно; вы их тоже привлеките за нарушение морали, за подлом устоев общества. – Художник шел за воительницей (за ним — Конан варвар, а замыкал шествие командир – граф Яков фон Мишель; муха кружила над жабо, и граф Яков фон Мишель на время забыл о важной миссии – назидание художнику). – В дом мой входите смело, без стука, а я за дверями постою – могу получить скалкой в лоб; жена моральный патруль признает, помнит папенькины пироги, он их моральному патрулю скормил, по мордасам получил и без порток с обрыва спрыгнул.
Холодно, когда с обрыва без панталонов — последний момент жизни нужно прожить не только красиво, но и с комфортом – пусть миг, но чтобы члены не охлаждались от ветра, когда с обрыва летишь на камни, острые, словно зубы вампира.
— Вы не посвящаете всего себя моральному долгу, художник с выпученными очами, будто вам на шею дикая кошка взлетела, – Яков фон Мишель с неодобрением качал головой, подхватил былинку, перекусил с досады, сверкнул нравственно устойчивыми зубами. – Художник в каждом моменте ловит эстетику, мысленно переносит на холст птиц, зверей, красивых нимф с сияниями вокруг головы…
— Спасибо, Джек, за комплимент! — воительница привычно усмехнулась, как кукушка каждый час из старинных часов отвечает на похвалы часовщика. – Тебе бы миллиард – цены бы тебе не было на ярмарке искусств; но бедность не позволяет; грустно, когда мы, красавицы, любим вас только за богатства.
Сначала я часто влюблялась – верила в сказки о чистых подштанниках рыцарей, о вечной любви бескорыстной, о таланте писателей и поэтов — даже слёзы текли по моим изумительным щекам, когда очередного кавалера бросала, из-за того, что он – бедный, и гуляла с другим, на первый взгляд более выгодным – так кукушка по чужим гнёздам раскидывает золотые яйца гусынь.
Первая любовь, детские года; у него улыбка – светлая, добренькая; колчан со стрелами часто мне подносил, а, как рот раскроет – соловьи затихают.
От любви я чувствовала себя прыгуньей с шестом – высоко, дух захватывает, а под юбкой – нет трусиков; стадион снизу вверх заглядывает и вопит, а я с высоты мысленные письма шлю возлюбленному.
Думала, что изменю своим принципам, выйду за любимого, пусть бедного, замуж, занавесочку на очи повешу; не лошадь я, но шоры для себя придумаю
Уже решилась, глотнула воздуха, но в тот момент очень мороженого захотела – то ли во рту пересохло от волнения, то ли калорий не хватало для храброго признания в любви.
«Дорогой, купи мне мороженого, а я потом растворю для тебя окошко своей любви!» — я попросила, уверена, что сейчас с неба золото упадет на моё счастливое детство.
Возлюбленный полез в карман, покраснел, сопел, – вижу, что пальцами деньги в кармане пересчитывает, затем достал – мелочь жёлтую, губами шлепает, соколов небесных дурными словами вспоминает, будто они всех сорок не перебили, а сороки мелочь по карманам тырят.
На самое дешевое мороженое для меня не наскреб мелочи, или нашел, но пожадничал — часто мужчины жалеют денег на одну девушку, а копят для другой.
Я бы, возможно, простила нищету в тот момент, но возлюбленного моего понесло велосипедом по кочкам.
Вопит на мороженщика, размахивает руками, брызгает слюной, укоряет продавца за повышение цен; за рынком, якобы мороженое дешевле, а здесь на двадцать копеек дороже.
В раж вошёл, Ноев ковчег вспомнил, животных на нём перечисляет, ворчит, ножками беспокойно сучит, потеет, как повешенный, но живой.
В запальчивости назвал меня трущобной девкой; и стал настолько немил, что я уже видела любимого в ином свете – адском, когда из ушей огонь и серный дым, из гортани писк летучей мыши, а ноги – козлиные с копытами.
Без сожаления разрубила ухажера мечом от плеча до бедра – убила любовь.
С тех пор сразу спрашиваю у ухажеров о деньгах; иногда забываю, отчего и страдаю нравственно и физически между ног, словно во сне мне безработного дворника подсунули в постель.
Вы - милый, Джек, но нищий! – Элен примирительно улыбнулась, кинула графу Якову фон Мишелю очаровательную улыбку, послала воздушный поцелуй с чириканьем соловья.
Граф Яков фон Мишель не огорчил девушку, не сказал, что не её имел в виду, когда говорил о красивых нимфах с сиянием вокруг головы.