Морбакка

В отставку с военной службы он подал лишь потому, что получил нагоняй от начальника за пропущенный смотр. Поступок скоропалительный, но это его не печалило. Возмущало его другое — что не стал он после папеньки полковым писарем. Эти обязанности успели разделить между четырьмя письмоводителями. Одна из этих должностей досталась ему, но была незначительной, с незначительным жалованьем.

И попытка углубить Эмтан опять же закончилась неудачей.

На полпути между Морбаккой и Гордшё лежал Ос-Брунн, старинное водолечебное заведение, которое он намеревался модернизировать. Построил там новую купальню, нанял прислугу обоего пола и надеялся, что хворые люди валом туда повалят, но опять просчитался. Иные бедолаги, конечно, приезжали. Но фактически заведение себя не оправдывало.

А теперь вот и с этим строительством потерпел фиаско. Наверно, в нем самом есть какой-то изъян. Наверно, не такой он дельный, как другие. Лучше ему сидеть тихонько, отказаться от своих планов, качаться в качалке, читать газету — и пусть все идет привычным чередом.

Когда он наконец воротился домой, жена сидела на ступеньке крыльца, ждала его.

До чего ж она похожа на своего брата из Гордшё. И умным лицом, и здравомыслием, и серьезностью натуры, и трудолюбием, и безразличием к развлечениям, и отвращением к ненадежности и авантюризму.

Поручик любил ее, а вдобавок глубоко уважал, как и шурина. Но нынешним вечером предпочел бы, чтоб она ждала его в комнатах. Ведь в этом деле она была ему противницей, как и ее брат.

— Ну, что сказал Калле? — спросила г-жа Лагерлёф, когда они вошли в спальню.

— Он согласен с тобою и всеми остальными, считает, что мне надобно отказаться от строительства, — отвечал поручик.

Г-жа Лагерлёф промолчала. Села на привычное свое место у швейного столика и устремила взгляд в светлую летнюю ночь, даже не думая раздеваться.

Поручик меж тем уже скинул сюртук.

— А ты ложиться не будешь? — спросил он, и по нервозному тону было слышно, что он очень печален и сердит.

— Мне кажется, — негромко и спокойно сказала жена, глядя в окно, — ты должен закончить постройку.

— Что ты сказала? — нетерпеливо переспросил поручик.

Он, разумеется, слышал, что она сказала, но не мог поверить собственным ушам.

— Мне кажется, — повторила она, — ты должен закончить постройку.

— Ты о скотном дворе? — Поручик подошел к жене. Ее слова пробудили в нем слабую надежду, но он не знал, правильно ли ее понял.

Однако г-жа Лагерлёф размышляла об этом весь вечер. Говорила себе, что мужу никак нельзя сызнова потерпеть неудачу. Не пойдет это ему на пользу. Возможно, лучше бы и отказаться от строительства, но он примет это слишком близко к сердцу. Ни брат ее, ни отец не могли этого понять, а она, жена, понимала, и очень хорошо.

В сердцах тех, кого любила, г-жа Лагерлёф читала с такою же легкостью, как в книге, а вот изложить свои мысли словами было для нее в минуты волнения столь же невозможной задачей, как переводить с древнееврейского.

— Я думаю иначе, нежели Калле, — сказала она и замолчала.

— Но к чему же ты клонишь, о чем толкуешь? — спросил поручик, чуть ли не дрожа от нетерпения. Он еще не смел поверить, что она переменила свое мнение и стала на его сторону.

Слыша, как он взволнован, она изо всех сил старалась объяснить получше:

— Я думаю иначе, нежели Калле. Я думаю, ты должен достроить скотный двор, причем на том месте, какое выбрал. И еще: по-моему, нам нужно взять ссуду под заклад усадьбы, тогда не придется просить денег у папеньки.

Тут поручик наконец-то понял. И воспрянул духом. Ведь коли жена с ним заодно, никаких трудностей более не существует. Под ногами прочная опора, можно возводить стены.

— Благослови тебя Господь за это, Луиза! — воскликнул он.

Приняв такое решение, они словно бы прониклись друг к другу новой нежностью. И с тех пор во всем, что касалось строительства, поручик советовался с женой.

Когда же в конце концов двери нового скотного двора распахнулись, когда коров торжественно, одну за другой, завели в стойла и привязали, когда кур, гусей, индюшек и уток разместили в клетках, а телят в закутах, когда свет потоком вливался в высокие окна, а сами они шли по чистым просторным проходам, оба почувствовали, что проделана хорошая работа, и порадовались, что приняли в ней участие.

Сад

Право слово, мамзель Ловиса Лагерлёф любила брата-поручика и восхищалась им, но никак она не могла понять, зачем ему нужно в усадьбе столько перемен и новомодностей. Ей казалось, Морбакка вполне может остаться такою, какою была при отце с матерью.

И более всего ей не нравилось, что он хотел насадить сад вокруг жилого дома.

Она сильно огорчилась, когда он надумал углубить Эмтан, и обрадовалась, когда эта затея закончилась неудачей. Ведь так красиво, когда речка выходит из берегов и в лугах возникает множество блестящих озерков.

Очень горевала она и когда брат разделался с давними лугами, где росло столько полевых цветов. Сущая отрада для глаз: один луг сплошь белый от поповника, другой — лиловый от анютиных глазок, третий — желтый от лютиков.