Морбакка

Тут все рассмеялись, все-все, кто находился в большом магазине. Все приказчики и конторщики, смеясь, обступили поручика Лагерлёфа, а из дальних комнат вышла нарядная дама, жена ювелира, которой тоже захотелось узнать, по какому поводу в магазине такое веселье.

Однако г-жа Лагерлёф и мамзель Ловиса Лагерлёф до того сконфузились, что предпочли бы дрожать от страха в бричке или плыть на пароходе по штормовому Венерну, лишь бы не стоять здесь, в роскошном магазине. И обе снова попытались вывести поручика на улицу.

— Идем, Густав! — твердили они. — Ради Бога, нам пора уходить!

— Нет-нет! — самым любезным тоном сказал ювелир. — Останьтесь, ради Бога! Мы с радостью покажем, что у нас есть!

Он отдал распоряжения приказчикам, и те принялись открывать шкафы, взбираться по лестницам и доставать с полок все, что там было, и вскоре прилавок сплошь был заполнен золотыми и серебряными вещицами. А ювелир и его жена брали каждую в руки, показывали посетителям и сообщали, для чего она потребна и как сделана.

Поручик Лагерлёф снял очки и, чтобы лучше видеть, протер их шелковым платком. Он хвалил и восхищался, брал в руки тяжелые серебряные кофейники, изучал узоры.

— Смотри-ка, Ловиса! — говорил он. — У самого суннеского пробста ничего подобного не найти.

В другой раз он поднес серебряный поднос к глазам Большой Кайсы:

— У осбергского великана посуда наверняка не лучше, Кайса.

Приказчики фыркали и хихикали, посмеиваясь над ними. Ювелир с женой тоже держались бодро-весело, но на иной манер. Они были приветливы, и поручик Лагерлёф явно вызывал у них симпатию. Немного погодя они уже знали, кто он и все остальные и что направляется он в Стрёмстад с надеждой вылечить ребенка, у которого что-то приключилось с бедром и который не может ходить.

Когда увидели, что все идет хорошо, г-жа Лагерлёф и мамзель Ловиса успокоились и тоже принялись восхищаться. Г-жа Лагерлёф очень обрадовалась, узнав старинный узор, украшавший серебряные ложки у нее в доме, а мамзель Ловиса пришла от сахарницы в неменьший восторг, чем от шляпы с лебяжьим пухом.

Когда они наконец вдоволь насмотрелись и стали прощаться, всем казалось, будто расстаются они со старыми друзьями. Ювелир с женой и все приказчики вышли с ними на улицу, так что прохожие могли подумать, будто они сделали покупки на много тысяч крон.

— Н-да, пожалуй, мне следует извиниться, — сказал поручик Лагерлёф, протягивая на прощание руку.

— Даже и не думайте, поручик! — воскликнул ювелир.

— Мы доставили вам столько хлопот, — виновато сказала г-жа Лагерлёф.

— Что вы, мы так приятно провели время! — сказал ювелир. — Не беспокойтесь! Позволительно ведь что-то сделать ради собственного удовольствия, даже в магазине!

Когда поручик Лагерлёф продолжил путь по Эстра-Хамнгатан, шляпа сдвинулась на затылок еще дальше обычного. Он шагал, помахивая тросточкой, и вправду гордился своим приключением.

А г-жа Лагерлёф очень-очень тихо сказала мамзель Ловисе:

— Слов нет, как я напугалась. Думала, нас вышвырнут за дверь.

— Да, так бы и случилось, будь на месте Густава кто-нибудь другой, — отозвалась мамзель Ловиса. — Но у Густава особый талант — никто против него не устоит.

Остров Гро

Запастись провизией не составляло труда — достаточно выйти на рыночную площадь. Незачем тревожиться, что пастбище у коров плохое или что овсы никак не идут в рост. Они жили среди голых скал и воды и позабыли, что на свете существуют поля и луга. И гостей издалёка принимать не надо, и стоять у плиты, стряпать праздничные разносолы на жаркой кухне или ломать себе голову над тем, как разместить всех на ночлег и хватит ли постельного белья. Если со скотиной что и было не так, а экономка рассорилась со служанками, они ничего об этом не ведали. Отдыхали и могли пестовать свое здоровье да развлекаться без всяких там забот и хлопот.

Никогда не доводилось им так хорошо проводить дни. Г-жа Лагерлёф, приехавшая в Стрёмстад слегка осунувшейся и усталой, теперь пополнела, щеки цвели румянцем. Выглядела она лет на десять моложе и чувствовала себя соответственно. Мамзель Ловиса — корпулентная, неповоротливая и до того стеснительная, что в присутствии посторонних вовсе не открывала рта, — мамзель Ловиса похудела, похорошела и стала общительнее. Юхан с Анной завели среди стрёмстадской детворы множество друзей, и Юхан с таким огромным удовольствием ловил крабов, а Анна была так счастлива подружиться с несколькими девочками — дочерьми кондитера, которые всегда угощали ее карамельками, что ни тот ни другая совершенно не хотели возвращаться домой.

Что же до бедной хворой девчушки, то было незаметно, чтобы она набиралась сил и выздоравливала, впрочем, ее это нимало не тревожило, она чувствовала себя не менее счастливой, чем остальные. Все сложилось так, как она желала. Большая Кайса и она вновь стали неразлучными друзьями. Она командовала нянькой, а та баловала ее, как в первое, незабвенное время болезни.